смыслу ст.57 Учреждения Государственной Думы, иногда тоже в соответствующую комиссию для параллельной разработки. При рассмотрении этих дел думские комиссии обращаются через Секретаря Государственной Думы к министрам и главноуправляющим с просьбами не только о сообщении необходимых сведений, но также и о командировании должностных лиц для дачи объяснений. Коковцов считал, что «подобного рода обращения Секретаря Государственной думы вызывают со стороны министров и главноуправляющих разнообразную практику, причем одни из них сообщают секретарю Думы все просимые сведения и командируют своих представителей в комиссии, другие же отказывают и в том и в другом»[711]. В. Н. Коковцов считал, что «такое разнообразие практики не соответствует необходимому единству в действиях объединенного правительства, и находя, что передача всех изложенных выше дел в комиссии является вопросом внутреннего распорядка Государственной думы, действующей иногда даже несогласно в точным смыслом закона, я полагал бы, что подобного рода просьбы Секретаря Государственной думы, в виде общего правила, не подлежат удовлетворению»[712]. В. Н. Коковцов предлагал предварительно обсуждать дела в Совете министров, а затем выносить свое решение в Государственную думу и лишь в отдельных случаях непосредственно удовлетворять просьбы Секретаря Государственной думы. Эта мера получила отрицательный отклик общественности[713]. «Новое время» писало, что правительство, дав «новое толкование ст. 57 Учреждения Государственной думы… находит неправильным институт параллельной разработки законодательных предположений, возникших в порядке думской инициативы»[714].

Не способствовало поддержанию авторитета В. Н. Коковцова в Государственной Думе то обстоятельство, что в правительстве шла интрига, имевшая целью его увольнение. Это стали замечать в Государственной думе, говоря о разрозненности в Совете министров: «П. Н. Балашев находит, что хотя и не устранена надежда на возможность образования думского большинства, но реальное его осуществление затруднено той разрозненностью, которая существует в правительстве. У нас, говорит Балашев, нет объединенного правительства, каждый министр преследует свои цели, имеет свою политику, эта рознь отзывается и в Государственной думе; некоторые фракции готовы идти за одними министрами, а некоторые за другими. Такое положение продолжаться не может, и я имею основания полагать, что мы накануне очень серьезных перемен в высшем правительстве»[715].

Вскоре депутаты открыто говорят, что нет смысла вести переговоры, так как «уход В. Н. Коковцова — вопрос нескольких недель, а может быть, и нескольких дней», и возможно, скоро придется вести переговоры с другим лицом. Следует отметить, что эти разговоры фиксируются уже за год до его отставки[716], это позволяет сделать вывод об активном развитии интриги внутри правительства.

О несогласованной работе правительства открыто стали говорить октябристы — правительственная партия при Столыпине, но «центральные» октябристы еще были готовы поддерживать председателя Совета министров, считая, что правильнее было бы ополчиться против Маклакова[717]. Левые же октябристы утверждали, что нужно бороться против Коковцова с целью сподвигнуть его «добиться такого кабинета, в котором все министры подчинялись бы его указаниям, или, уступить место другому, который действительно сможет, исполняя монаршую волю, быть главою и председателем правительства, а не только своего ведомства»[718]. Таким образом, можно сделать вывод о том, что фиксируемую существующую раздробленность фракций усугубляло то обстоятельство, что в правительстве не только не было единства, но и велась борьба против председателя правительства. Это не способствовало поддержке его политического авторитета.

Обострило ситуацию, а с другой стороны отвечало общему направлению действий В. Н. Коковцова в отношении к Думе еще одно обстоятельство — т. н. министерская «забастовка». Основные события ее были таковы. При рассмотрении в Думе бюджета на 1913 год Марков-2 обвинил министра финансов в «самовлюбленности», в «опьянении химерами нашего пьяного бюджета» и пр.[719] Эта выходка была заранее подготовлена лидерами фракции правых и преследовала двоякую цель: спровоцировать разгон Думы и одновременно подорвать престиж премьер-министра[720]. На заседании Совета министров 12 июня Маклаков предлагает воспользоваться выходкой Маркова-2, чтобы распустить Думу и не очень торопиться с новыми выборами. На наш взгляд, это был не только удачный момент осуществить ту программу, для проведения которой Маклаков и был выдвинут на этот пост стараниями Мещерского (разгон Думы)[721], но и шанс спровоцировать членов Думы обвинять в ее закрытии именно В. Н. Коковцова. И действительно, в Думе в это время «идут страстные споры о том, друг или враг Государственной думе статс-секретарь В. Н. Коковцов»[722]. Но большинство министров во главе с председателем нашло, что выступление Маркова не является достаточным основанием для роспуска Думы. Было решено, что министры не будут посещать Думу, пока она в целом не выразит порицание Маркову-2[723]. Из-за отсутствия министров затормозилась работа в думских комиссиях. Правительство не стало отвечать на запросы. Министерский конфликт желали урегулировать все. Однако часть националистов с Балашевым были склонны «продлить соглашение с правыми и продолжить кампанию против В. Н. Коковцова»[724].

Через два года после назначения В. Н. Коковцова на этот пост и за полгода до его отставки ситуация стала совсем уже однозначной. Помимо того, что взаимодействие так и не было налажено, общественный статус председателя Совета министров пал совершенно. Резюме «большого кворума» думских деятелей содержало такой вывод: «Никаких надежд на образование в IV Государственной думе какого бы то ни было большинства нет и быть не может… Если в IV Государственной думе и возможны какие-нибудь соединения, то только в виде отдельных соглашений на почве деловой экономической программы, чуждой всякой политической окраски. И нельзя винить Государственную думу в этой крайней разобщенности, ибо нет единения и среди правительства, а следовательно, нет и возможности ни получить от такого правительства, ни самим провести какую бы то ни было даже самую минимальную законодательную программу»[725]. Однако в планы В. Н. Коковцова не входило выдвижение такой программы, о которой говорили думские деятели, поскольку ни на страницах его воспоминаний, ни по другим источникам упоминаний о ней не встречается.

Итак, сначала депутаты не понимали, что В. Н. Коковцов не был заинтересован в организации работоспособного большинства в IV Государственной Думе. Уже в середине декабря председатель Думы Родзянко будет высказываться более определенно: «идея образования нового центра — утопия, работать вместе с В. Н. Коковцовым невозможно»[726].

Такие разговоры фиксируются не только в кулуарах Государственной думы, с трибуны депутаты открыто критикуют отсутствие консенсуса: «Где это сотрудничество, для того чтобы реформировать? Законодательство? Учреждения, которые призваны законодательствовать? Кто у нас в настоящее время законодательствует? В массе — вермишель…»[727].

В либеральной прессе также обращали внимание на необходимость реформ и сложившуюся ситуацию в Государственной думе, которая получила название «думская скука»[728]. Крайне правые, по мнению «Русского богатства», имели три цели: «свалить Коковцова, свалить президиум, внести боевую ноту во внешние отношения или, по