правительство видело в ней орган, проявляющий „неуважение к органам исполнительной власти“ и имеющий намерение „изменить все основы нынешнего государственного и общественного строя. Дума, подчинившаяся с первых шагов своей деятельности влиянию крайних партий, стала и продолжает быть центром активной революционной пропаганды и точкой опоры для революционной журналистики“[660]. В 1904–1905 гг. В. Н. Коковцов принимал участие в обсуждениях по учреждению Государственной думы. Его взгляды относительно необходимости представительных учреждений в России претерпели серьезные изменения под влиянием революционных событий в 1905 году[661].

На заседании Совета министров 7 и 8 июня 1906 г., когда председатель И. Л. Горемыкин, а также большинство членов Совета (Барон Фредерикс, Генерал-лейтенант Редигер, Князь Ширинский-Шихматов, Вице-адмирал Бирилев, Тайные советники Шванебах и Стишинский, Генерал-Майор Шауфус и действительные статские советники Столыпин и Щегловитов) высказались категорично за разгон Думы, оставшиеся в меньшинстве Коковцов, гофмейстер Кауфман и камергер Извольский „немало не отрицая крайней опасности современного положения“ считали, что это „роковой шаг, последствия которого неисчислимы“[662]. Это связано с тем, что обозначился бы явный разрыв правительства с обществом, „без поддержки которого немыслима между тем никакая созидательная работа, а следовательно невозможно и действительное успокоение страны“[663]. Правая группа Совета признавала невозможными уступки, поскольку иначе неизбежно повторится та политика, „которую вел Граф Витте с 17 октября по конец ноября, то есть политика боязливых уступок и деморализации администрации при растущей дерзости революционных партий“[664]. Таким образом, Коковцов выступил как либерал. Он обратил внимание, что средства для контакта с Думой еще не исчерпаны, и следует постараться „найти какую-либо возможность к совместной работе с Думою или по крайней мере к установлению известного общения с более умеренными ее членами“[665]. Более того, Коковцов, Извольский и Кауфман высказали мнение, что если действующему составу Совета министров взаимодействие с Думой кажется непосильной задачей, то „то ему надо уступить место другим деятелям, которым она представлялась бы более доступною“[666], конечно, с согласия монарха[667]. Этой же позиции и подобных же методов В. Н. Коковцов будет придерживаться и в период своего премьерства.

Рассмотренной эволюцией взглядов можно объяснить то, что в 1917 году на вопрос председателя Следственной комиссии Временного правительства относительно „общего направления“ деятельности его кабинета В. Н. Коковцов ответил, что „основной лейтмотив моей деятельности заключался в том, чтобы искать пути и способы вести дело в возможном соглашении с законодательными учреждениями“[668].

В период своего „премьерства“ В. Н. Коковцов, скорее всего, пытался удовлетворить требованиям всех сторон (императорской чете с ее нелюбовью к представительным учреждениям, правым, либеральной оппозиции, финансовым кругам, заграничным кредиторам России), и выработать компромиссную политику в отношениях со всеми фракциями Государственной думы. Это отчетливо было видно в период его сотрудничества с IV Государственной думой. Очевидно, такую политику можно назвать прогрессивной в условиях той политической культуры, которая была характерна для государственных учреждений дореволюционной России и приоритеты которой определялись, как правило, только монархом.

Отношения с Государственной думой в период премьерства Коковцова были продиктованы желанием сотрудничать с ней. В основе такой политики был определенный принцип — Коковцов, по его словам, „старался быть вне всяких партий, отстаивая взгляды правительства, и был, насколько умел, независимым“[669]. Под этим подразумевалось то, что В. Н. Коковцов не имел „своих“ партий в Государственной думе: „Я, по складу своего характера, не могу быть в руках какой-либо группы, которая желает владеть мной“[670]. В то же время есть сомнения, была ли эта позиция его личной. Дело в том, что с самого начала его вступления в должность председателя Совета министров Александра Федоровна предупредила В. Н. Коковцова, чтобы он не вступал „на путь этих ужасных политических партий, которые только и мечтают о том, чтобы захватить власть и поставить правительство в роль подчиненного их воле“[671]. Эти слова для будущего развития России носили вполне пророческий характер.

От сотрудничества с Думой В. Н. Коковцов не отказался, однако оно и не привело к принятию каких-то кардинально важных мер. Председатель Совета министров, руководствуясь желанием монарха, да, по-видимому, и своими собственными убеждениями, создал собственную тактику взаимоотношений с Государственной думой, в которой отработал несколько способов блокировки инициатив и вообще возможности принятия каких бы то ни было крупномасштабных проектов, что будет рассмотрено в истории его взаимоотношений с IV Государственной Думой.

Помимо того, что его сковывало молчаливое обещание не „вставать на путь этих ужасных политических партий“, проблема выбора собственного политического курса была осложнена тем, что по роду занимаемой должности В. Н. Коковцов был обязан финансировать правые организации и поддерживать правые партии при выборах в Думу[672]. В Следственной комиссии в 1917 году В. Н. Коковцов указал, что непосредственно „давление на избирательные собрания“ оказывал министр внутренних дел»[673].

Итак, В. Н. Коковцов говорил о своей непричастности к «практике» проведения выборов. С другой стороны, он однозначно заявил, что «правительство никогда, ни в одном государстве не является совершенно бездеятельным и равнодушным зрителем выборной кампании, что правительство не может стоять в этом отношении со сложенными руками и не ограждать своих интересов до известной степени»[674]. На наш взгляд, отрицание им участия в выборах сопряжено с конъюнктурой политической ситуации в период его ареста. Обстоятельства были таковы, что он должен был во имя спасения жизни отрицать финансирование правых организаций в период выборов. Давление правительства на выборы было излюбленной темой левых фракций Думы. Они несколько раз хотели сделать запрос председателю Совета министров о стеснениях выборов в Третью Думу, потом так же в Четвертую — путем устранения нежелательных кандидатов через высылки, «искусственно создаваемые процессы, произвольно исправленные списки»[675]. Владимир Николаевич заявил, что «относился к этому безучастно и спокойно»[676]. Современники Коковцова из высшей бюрократии сомневались в непричастности В. Н. Коковцова к выборам[677]. В. Н. Коковцов в эмиграции признался в воспоминаниях в субсидировании правых организаций[678].

При всех обстоятельствах, стеснявших выбор характера взаимоотношений с Государственной Думой, у В. Н. Коковцова был своеобразный принцип — не применять 87 статью Основных Законов России, согласно которой в случае прекращения заседаний Государственной думы «если чрезвычайные обстоятельства вызовут необходимость», Совет министров обсуждает законы и через председателя Совета министров передает их на утверждение императора в виде «высочайших указов», а они сразу вступают в силу[679]. В. Н. Коковцов «смотрел на 87 статью как на крайнюю необходимость, которая могла быть оправдана только чрезвычайными государственными обстоятельствами, и, насколько мне память не изменяет, 87 статья за два с половиной года, которые я был председателем Совета министров, совершенно не применялась»[680]. В. Н. Коковцов считал, что предпочтительнее был иной путь — проведение законопроектов путем дебатов в