них большой выбор, и Всеволод Алексеевич иногда ворчит, что несчастный ТЦ ему скоро сниться начнёт. А что делать? Город маленький. Есть, конечно, и другие большие магазины, но на окраинах, не в пешей доступности. И Сашке нравится ходить с ним через бульвар, мимо кофеен и сувенирных лавочек, иногда садясь передохнуть на скамейку или останавливаясь, чтобы рассмотреть очередную клумбу, ярко цветущую посреди зимы. Бульвар по случаю скорого праздника украшен гирляндами, протянутыми прямо над головами прохожих, и большими снеговиками, тоже светящимися сотнями огоньков. Появились деревянные будочки-шале, в которых продают глинтвейн и пончики. Как будто здесь кто-то может замёрзнуть так, что потребуется отогреваться глинтвейном. Но народ охотно подходит, покупает стаканчики с ароматным вином. Вообще в Прибрежном, Сашка давно заметила, все активно делают вид, что у них нормальная зима. Каждый магазин, даже самый маленький киоск, активно украшает фасад еловыми ветками и шарами, владельцы изводят десятки баллончиков искусственного снега, разрисовывая окна кафе и ресторанов, а городские власти не жалеют денег на украшение улиц и бесконечные ёлки на каждом углу. В психологии это называется компенсацией.

В конце бульвара ещё и рождественскую ярмарку организовали. Сашка специально сбавляет шаг, надеясь, что Всеволод Алексеевич заинтересуется. Он и правда начинает приглядываться к витринам.

— Пойдёмте поближе, — предлагает Сашка. — Может быть, тут тоже игрушки продают.

— Сначала ёлку надо купить, а потом уже игрушки под неё подбирать, — ворчит Всеволод Алексеевич, но послушно идёт вслед за ней. — Да тут одни сладости!

— Не одни, Всеволод Алексеевич. Смотрите, какие гномики. Они из фетра же? С санками. Давайте возьмём?

— Ручная работа, — гордо поясняет продавщица, судя по всему, она же и мастерица. — Это Санта-Клаусы.

— Мы так и поняли, — усмехается Туманов и лезет за кошельком. — А почему в звании майоров? Ишь ты, в будёновках, звезда во лбу горит. Какая идеологически окрашенная игрушка.

— Это вы у нас идеологически окрашенный, — хихикает Сашка, а сама с облегчением отмечает, что сокровище немного развеселилось.

— Вы ещё пряники возьмите, тоже ручной работы, — советует продавщица. — Очень вкусные. Смотрите, какие красивые.

Пряники и правда красивые. В форме лошадок, варежек и снежинок, покрытые цветной глазурью.

— Да нам пряники как-то не… — начинает Всеволод Алексеевич.

— На ёлку повесим! — осеняет Сашку. — Правда же красивые. И в старину же вешали, да? Пряники, конфеты. Когда стеклянных игрушек ещё не было.

— Не знаю, Сашенька, я не настолько стар, — хмыкает Всеволод Алексеевич. — Но идея мне нравится. Заверните нам вот эту лошадку, и вон ту тоже, две варежки, пять снежинок…

— Большую ёлку покупать придётся.

— Конечно большую. В маленькой какой смысл? Ёлка должна быть до потолка.

— А наряжать со стремянки будем?

— Да. И с обязательной семейной ссорой, куда вешать красный шарик, а куда синий, — на полном серьёзе заявляет Всеволод Алексеевич, забирая кулёчек с пряниками.

Сашка замечает заинтересованный взгляд продавщицы и чувствует, что краснеет. «Семейная ссора», значит. Она молчит всю дорогу до торгового центра, обдумывая услышанное. У Туманова время от времени просыпается желание эпатировать публику. Вероятно, это часть его актёрской природы, привычка привлекать внимание. Но когда акцент делается на их с Сашкой отношения, да на глазах посторонних людей, да ещё и совершенно без повода, ей не нравится. Ну вот зачем случайной продавщице пряников знать о том, что они семья? Причём именно в том смысле, который заложен в хрестоматийный анекдот про шарики. Но попробуй ему сейчас что-нибудь скажи, обидится смертельно. Сразу начнётся «Ты меня стесняешься?». И будешь доказывать, что это не стеснение, а нежелание делиться с посторонними хоть каплей того, что теперь только её. Ему, артисту, у которого большая часть жизни прошла на виду сотен тысяч глаз, не понять.

Торговый центр тоже украшен, в центре зала огромная ёлка с красными шарами и серебристыми лентами. Сашка разглядывает её, пока они ждут лифт — лифт тут всего один, им чаще пользуются мамочки с колясками, все остальные предпочитают эскалаторы. Но так как сокровище их не любит, приходится ждать.

— Всеволод Алексеевич, а мы ёлку как будем украшать? В одной цветовой гамме или вразнобой?

— Чего? — он отвлекается от насилования кнопок лифта — почему-то считает, если жать на них постоянно, лифт быстрее приедет. — В какой ещё гамме?

— Красно-серебряной, например, — Сашка кивает на ёлку в центре зала. — Или сине-золотой.

— Ни в коем случае! Терпеть не могу, когда так делают. Купят коробку китайских шариков, повесят и радуются. Дизайн, мать их. Ёлка должна быть пёстрой! Чтобы её разглядывать можно было. Чтобы много маленьких игрушек, сказочных персонажей! Шишки обязательно, в снегу, сосульки. Ещё такие бывают фигурки, знаешь, на прищепочках? Они как будто стоят на лапах ёлки.

— Ага, точно! У меня в детстве такой набор был: Чиполино, Синьор Помидор…

— Серьёзно? — Всеволод Алексеевич так удивлён, что даже не обратил внимание на приехавший лифт. — И у нас дома был. Я думал, в твоём детстве уже все игрушки из пластика делали.

— В целом да, — кивает Сашка. — Они как раз вошли в моду. Но у нас была коробка старых игрушек, ещё маминых. В основном страшненьких, потёртых, иногда и с отбитыми носами. Иногда непонятных: кукурузные початки, космонавты, дирижабли с надписью «СССР». В детстве я не понимала идеологический подтекст. Всеволод Алексеевич, лифт сейчас уедет.

Они шагают в кабину, поднимаются на самый верхний, третий этаж, где есть специализированный магазин новогодних украшений. Причём работает он весь год, летом торгуют искусственными цветами, осенью бутафорскими тыквами. Сашка не очень понимает, кому нужно столько тыкв, чтобы владельцы хотя бы аренду отбивали. Зато в декабре тут не протолкнёшься.

Сашка уже привыкла рядом со Всеволодом Алексеевичем ходить неспешно, тем больше её удивляют толпы взмыленных людей. Как будто Новый год уже завтра. И как будто, если они не купят последнюю гирлянду, праздник не наступит.

— Девушка, а у вас костюмы мышей есть? — с порога голосит тётка, задевая Сашку огромными пакетами. — Нет? Да что ж такое-то, нигде нет мышей!

— У нас есть, в подвале, — ехидно комментирует Всеволод Алексеевич.

— Не смешно, мужчина! — возмущается тётка и осекается. — Ой, это же… Вы же пели…

— И плясал, да, — хмыкает Туманов. — Автографы не даю, с поклонниками не фотографируюсь, счастливого Нового года!

И проходит вглубь магазина, подальше от кассы и людей, оставляя тётку в ступоре, обрабатывать информацию. Сашка хихикает. Вот теперь она уверена, что настроение у сокровища исправилось. Хотелось бы, чтобы надолго.

Догоняет его и обнаруживает, что Всеволод Алексеевич рассматривает шарики и фигурки из стекла.

— Нет, Саш, ну ты посмотри, сколько тут всего! Ёжик вот есть, лисичка. А это кто? Одноглазый.

— Это Дроссельмейер!