Мисс Ридер прочитала написанное: слишком откровенно, слишком сентиментально. Она взяла себя в руки, написала другие письма: одно – мистеру Майламу в Американскую библиотечную ассоциацию, другое – в правление в Нью-Йорке: «Мы даем студентам то, в чем они нуждаются: общество, необходимые книги. Мы даем все, что можем, солдатам. В конце концов, это нечто такое, что следует продолжать, это наш вклад в гуманизм».

Мисс Ридер налила себе немного кофе.

– Кто-нибудь остался? – спросил Билл Буллит, просовывая в дверь кабинета свою лысую голову.

– О, посол…

– Директриса… Вы ведь знаете, почему я здесь?

– Чтобы посоветовать мне вернуться в Штаты, – усмехнувшись, ответила мисс Ридер.

– Президент Рузвельт приказал мне покинуть Париж, но я все еще здесь. Я не могу советовать вам сделать то, что я сам делать отказываюсь.

– И где только наш здравый смысл? – спросила она с едва заметной улыбкой.

– Наверное, забыли его в Штатах.

Мисс Ридер наблюдала за тем, как посол наливает себе кофе. Он сел.

– Укройтесь в «Бристоле», там поселились все американцы.

– Я не могу себе этого позволить.

Посол сделал глоток:

– Позвольте мне позаботиться об этом.

– Мне и дома будет хорошо.

– В вашем здании есть убежище в подвале, которое может защитить от ядовитых газов?

Мисс Ридер показала на противогаз, брошенный перед книжными полками.

– Отправку книг все равно придется пока приостановить, – сказал посол. – А «Бристоль» всего в четырех кварталах отсюда.

Пожалуй, находиться ближе к библиотеке было бы удобно.

Они оба надолго замолчали.

– Можете рассказать что-то конкретное? – наконец спросила мисс Ридер.

– Нам чертовски трудно договариваться с немцами. – Уверенность сразу покинула посла. – Пообещайте, что будете осторожны. И что переберетесь в отель.

– Пойду туда вечером.

Она отдала послу письма, которые следовало отправить с дипломатической почтой.

– Не стану вам мешать.

Буллит ушел.

Какая-то малая часть сознания мисс Ридер жалела о том, что она не послушалась своих родителей, умолявших ее сесть на пароход. Она носила с собой, в сумке, их фотографию. Каждый раз, когда она покупала багет или искала носовой платок, глаза матери и отца просили ее вернуться домой. Ей хотелось объяснить им, что Париж и есть ее дом. Здесь дело ее жизни, и эта жизнь была в Париже.

Оставалось надеяться, что это правильный выбор. Если родители и научили ее чему-то, так это стоять на своем, сталкивалась ли она со зловредной одноклассницей или с властным составителем каталога в Библиотеке Конгресса. Без принципов мы ничто. Без идеалов мы нигде. Без храбрости мы никто. И хотя родители желали ее возвращения домой, они гордились тем, что их дочь остается в Париже.

Милые мама и папа! – писала она им. – Мне так много хотелось бы сказать вам, столькими мыслями поделиться, но, увы, я полагаюсь на то, что ваши сердца помогут вам понять то, что у меня сейчас на душе…

«Бристоль». Ее родители почувствовали бы себя спокойнее, зная, что она находится рядом с соотечественниками. Этот отель обладал длинным списком важных гостей: кинозвезды, наследники, лорды и леди, а теперь вот какой-то библиотекарь. После работы мисс Ридер отправилась домой на рю де ла Шез, чтобы собрать вещи. Как только она открыла дверь, к ней бросилась мадам Палевски. Оливковая кожа консьержки была сейчас белой как мел.

– Что случилось? – спросила мисс Ридер.

– Мой муж был в Польской библиотеке. Туда пришли они… – Мадам начала всхлипывать. – Они просто ворвались… Потребовали все ключи. Разбежались по всему зданию. Рылись в архивах, в редких манускриптах. Директор пытался их остановить. Они пригрозили арестовать его.

– А ваш муж… он в порядке?

– Да. Но они все украли…

Нацисты были в Париже всего три дня, и это было лишь начало. Мисс Ридер надеялась, что церкви и библиотеки – тихие убежища – никто не потревожит.

Теперь она поняла, что вскоре ей придется встретиться с врагом лицом к лицу.

2 июля 1940 года

Милый Реми!

Где ты? Нам так хочется тебя увидеть или получить весточку от тебя. У нас все в порядке. Продержав меня дома десять долгих дней, папа́ разрешил наконец вернуться на работу. Я ужасно тревожилась за нашу директрису, одну в библиотеке, но она твердит, что просто наслаждается ролью одинокого стража. И все же без всех остальных здесь ужасно тоскливо, хотя теперь наконец кое-кто вернулся. Когда я увидела Битси, то просто завизжала от радости, месье де Нерсиа с удовольствием потребовал, чтобы мы умолкли. Но за хорошими новостями последовали и дурные: Борис объяснил, что и в Ангулем пришли нацисты. Строгая миссис Тернбулл теперь оттуда возвращается в Виннипег. Она канадка, то есть считается британской подданной, а значит – союзницей наших врагов.

Здесь нацисты покупают все подряд, от мыла до швейных иголок. Мы их называем туристами, потому что они фотографируются у памятников, словно приехали в отпуск. Когда они спрашивают дорогу куда-нибудь – «Где Триумфальная арка?» или «Где „Мулен Руж“?», – мы говорим, что не знаем. В девять вечера начинается комендантский час, город затихает. Нас заставили перевести часы на час вперед, в соответствии с их часовым поясом. И каждый раз, когда я смотрю на часы, это напоминает мне, что мы живем по их времени и по их условиям.

Никто поверить не может, что Франция сдалась так быстро. Священники за своими кафедрами размахивают Библиями и твердят, что поражение – это кара Господня за недостаток у нас благочестия.

Папа́ говорит, что нескольких человек арестовали за то, что они рисовали граффити или бросались камнями в немецких солдат, но в остальном ситуация у нас спокойная. Поль выглядит достаточно злым, чтобы убить кого-нибудь. Он говорит, что теперь его работа состоит в том, чтобы организовывать уличное движение для нацистов. Они приказали ему носить белые перчатки, и он заявляет, что от этого чувствует себя каким-то вражеским дворецким. Скоро он отправится к тетушке на ферму, чтобы помочь ей с урожаем. Перемена пойдет ему на пользу.

Тебе, наверное, чертовски тяжело оттого, что ты не можешь обнять Битси. Она жутко по тебе скучает. Клянусь, пока тебя нет здесь, я буду изо всех сил заботиться о ней.

У нас нет никаких вестей от Маргарет, но я надеюсь, что у нее все в порядке. Те немногие читатели, что у нас остались, берут гораздо больше романов, чем прежде. Возможно, это способ сбежать от горестных метаморфоз… Борис называет все это Францией Кафки.