– Привет, сынок, мне только что пришла новая книжка! Выглядит потрясающе! Отличная работа!

– Спасибо.

– А как ее заказывают?

– Через пару недель посмотрим.

– Думаю, цена нормальная. И формат подходящий. Можно положить рядом с кассой, и разлетится вмиг. Обложка просто класс!

– Мне тоже нравится.

– А что с отзывами?

– Этой книжке две сотни лет. Так себе новинка.

– Такие новинки не устаревают, – сказал Джимми. – Теперь реклама. Пришли мне список подходящих мест. Только не «Нью-Йорский книжный обозреватель», ради бога. Это как проповедовать уже обращенным. Надо, чтобы о нашей книжке узнали везде. Это важно!

– Я подумаю, – ответил Кендалл.

– Так, что еще… Точно! Закладка – отличная идея. Всем понравится. Реклама и книги, и нашего бренда. Ты планируешь их раздавать для рекламы или просто вкладывать в книги?

– И так, и так.

– Отлично. Может, еще и плакаты сделать? С разными цитатами. Их наверняка повесят в магазинах. Сделай несколько макетов и пришли мне, ладно?

– Хорошо.

– Что-то я оптимистично настроен. Может, в конце концов продадим немножко книг.

– Надеюсь.

– Знаешь что, – сказал Джимми, – если эта книга выстрелит так, как я думаю, выпишу тебе страховку.

Кендалл замялся:

– Было бы здорово.

– Не хочу терять тебя, сынок. К тому же это такой геморрой – искать кого-то!

Это предложение было не настолько хорошим, чтобы передумать. Джимми не торопился с решением, так ведь? К тому же, он сказал «если». «Если», а не «когда». Нет уж, подумал Кендалл, надо подождать и посмотреть, что будет. Если Джимми даст страховку и поднимет зарплату, можно задуматься о том, чтобы закрыть «Среднезападный склад». Но не раньше.

– А, и еще один вопрос, – сказал Джимми. – Пьясецки прислал отчеты. Там какие-то странные цифры.

– Что-что?

– Зачем мы напечатали тридцать тысяч экземпляров Томаса Пейна? И почему у нас две типографии?

Во время слушаний в Конгрессе или судебных процессов обвиняемые руководители выбирали одну из двух стратегий – они либо не знали, либо не помнили, о чем речь.

– Не помню, зачем, – произнес Кендалл. – Надо будет посмотреть. А с типографиями общается Пьясецки. Может, кто-то предложил условия повыгодней.

– В новой типографии цены выше.

Об этом Пьясецки Кендаллу не говорил. Видимо, пожадничал и решил взять деньги себе.

– Пришли мне контакты новой типографии, – сказал Джимми. – И этого вашего нового склада. Попрошу своего человека разобраться.

Кендалл выпрямился:

– Твоего человека?

– Моего бухгалтера. Что, думаешь, я бы позволил Пья-сецки работать без надзора? Да конечно! Я проверяю все, что он делает. Если он начал воровать, мы узнаем. Не волнуйся! Если это правда, то поляку кранты.

Кендалл лихорадочно размышлял. Он пытался придумать что-нибудь, чтобы предотвратить или отложить проверку, но не успел заговорить, как Джимми сказал:

– Слушай, сынок, я на следующей неделе еду в Лондон, дом будет пустой. Бери жену с детьми, приезжайте, погреетесь.

– Надо будет обсудить со Стефани, – безжизненно пробормотал Кендалл. – И узнать, что у детей в школе.

– Пропустят уроки разочек, подумаешь!

– Я поговорю с женой.

– Ты молодец, сынок! Взял у Токвиля самое лучшее. Помню, как я впервые прочел эту книжку. Мне двадцать один год был, двадцать два. Просто восторг!

Джимми принялся по памяти цитировать отрывок из Токвиля своим скрипучим, дребезжащим голосом – тот самый отрывок, который напечатали на закладках, и в честь которого назвали издательство: «Именно здесь цивилизованным людям предстояло попытаться создать общество, основанное на принципиально новых устоях, и, применив теории, прежде либо вовсе не известные миру, либо признанные неосуществимыми, явить человечеству такой удивительный строй жизни, к которому вся предыдущая история никак его не подготовила».

Кендалл смотрел на озеро: оно представлялось бесконечным. Обычно этот вид приносил успокоение и освобождение, но теперь казалось, что тонны ледяной воды смыкаются над ним.

– Просто с ума сойти, – сказал Джимми. – Это ж надо было такое придумать!

К тому моменту как Мэтью выяснил, что обвинения сняты и ему больше не грозят ни экстрадиция, ни суд, он пробыл в Англии уже четыре месяца. Рут и Джим купили домик у моря в Дорсете. Он куда меньше того, в котором выросли Мэтью с сестрой. Рут тогда еще была замужем за их отцом. Но этот дом полон вещей, которые Мэтью помнит с детства, проведенного в Лондоне. Поднимаясь в гостевую спальню вечером или выходя через заднюю дверь в паб, он натыкается на знакомые предметы: резную фигурку альпиниста в баварском народном костюме, которую они купили, когда ездили все вместе в Швейцарию в 1977 году, или же стеклянные упоры для книг из папиного кабинета: прозрачные кубы с плененными золотыми яблоками внутри. Детям они казались по-настоящему волшебными, но теперь подпирали кулинарные книги Рут на кухне.

Задняя дверь выходит на брусчатую дорожку, которая пролегает за соседними домами, мимо церкви и кладбища, и ведет в центр города. Паб стоит напротив аптеки и аутле-та Н&М. Мэттью частенько туда захаживает. Завсегдатаи иногда спрашивают, зачем он вернулся в Англию, но он говорит, что у него возникли проблемы с рабочей визой или налогами, и это удовлетворяет их любопытство. Он беспокоится, что о его деле напишут в интернете, но пока что этого не произошло. Город находится неподалеку от Ла-Манша, в ста двадцати милях от Лондона. Пи Джей Харви записала свой альбом «Let England Shake» в местной церкви. Мэтью слушает его во время прогулок по болотам или в машине, если ему удается заставить блютус работать. Родина приветствует его песнями, в которых поется о древних битвах, погибших англичанах и местах священной памяти.

Иногда, проезжая по деревне, он краем глаза видит какие-то вспышки: белокурую девушку или компанию студентов, курящих у медицинского колледжа. Он чувствует себя преступником, просто глядя на них.

Как-то днем он отправляется на побережье. Припарковав машину, идет гулять. Облака, как здесь водится, низко нависают над землей. Кажется, что они прибыли из-за океана, неожиданно нашли здесь землю и не успели удалиться от нее на подобающее расстояние.

Он бредет по тропе, пока не добирается до обрыва. И именно здесь, глядя на океан, вдруг осознает: теперь он может вернуться в Америку. Может увидеть детей. Это безопасно.

Одиннадцать месяцев назад, в начале года, Мэтью пригласили прочесть лекцию в маленьком колледже в Делавере. В понедельник утром он сел на поезд из Нью-Йорка, где жил с женой Трейси, американкой, и двумя детьми – Джейкобом и Хэйзел. В три часа дня он в кофейне напротив гостиницы ждал, пока кто-нибудь с факультета физики встретит его и отведет в аудиторию.