Возможно, «Асанаги» и удалось бы оторваться от погони. У него имелась приличная фора, а преимущество корвета в ходовых качествах было не столь уж и велико. Однако на пути разведчика встали те самые, не обнаруженные им вовремя истребители, одним своим существованием подписав восточникам приговор.

Когда первая очередь огненными кляксами расплылась по силовой броне, командир «Асанаги» еще мог надеяться на что-то. Но пилоты уральцев были хорошо обучены и умели синхронизировать залпы. Сосредоточенный удар четырех машин в клочья порвал силовое поле и распорол борт разведчика. Японцы успели еще задействовать свои пушки, но это уже был, скорее, жест отчаяния. Вооружение на кораблях такого класса было скорее формальностью и предназначалось больше для самоуспокоения экипажа, чем для серьезного боя. И противостоять атакующим со всех сторон машинам оно просто не смогло. Ну а уральцы не слишком церемонились – пилотов сюда набирали молодых, азартных. Сейчас азарт оказался лишним – окрики с корвета они то ли не слышали, то ли не обращали на них внимания, а о том, что неплохо бы захватить пленных, не думали вовсе.

И все же «Асанаги» дрался до конца. Даже когда пошли вразнос реакторы, экипаж не покинул свой корабль. Конечно, это был всего лишь способ уйти в вечность, но… но предки могли бы гордиться этими людьми, и в те секунды, которые прошли между разрушением корабля и моментом, когда сознание навеки отключилось, командир разведчика успел подумать, что лучшей смерти для самурая придумать сложно.

То, что не удалось экипажу «Асанаги», сделали их коллеги три дня спустя. Они прошли незамеченными и смогли вернуться. Но и эти люди, несомненно, храбрые и достойные, не сумели обнаружить новую базу. Проклятая богами система поглотила один за другим пять кораблей, позволив выбраться лишь шестому, но сохранила свои тайны. И это имело в будущем далеко идущие последствия.

– Вы не находите, Сергей Абрамович, что это было глупо?

– Что именно? – мрачно спросил Гуттенберг, косясь на двух крепких мужчин, стоящих слева, подпирая стену. Просто так стоят, ничего не делают, молчат… Пока молчат. И у каждого универсальный аргумент в любом споре, хоть политическом, хоть теологическом – компактный автомат на плече.

– Пытаться радикально решить проблему, не имея в том серьезного опыта. Особенно в отношении человека, который сильнее вас. Сталь, как ни крути, прочнее золота. Ну, вот честное слово, я ждала от вас более изящной игры.

Громова улыбнулась широко, открыто. Ну да, ей-то легко – сидит в кресле, в раскованной позе, ногу на ногу закинула как еще вместо туфель домашние тапки не нацепила… А вот трое мужчин, Коломиец, Берг и Устинов, напротив, выглядят собранно и холодно. Интересно, почему им так нравится играть в брутальность?

Больше всего Гуттенбергу хотелось встать и врезать по наглой роже этой потаскушки. Но, увы, он хорошо понимал, что ему этого сделать не дадут, зато по голове настучат за такие фантазии сразу и больно. Левая скула капитально ныла, и это обстоятельство лучше всяких слов напоминало о том, что шутки кончились. А вот побрыкаться, наверное, еще можно…

– Не понимаю, о чем вы?

– О том, что вы, Сергей Абрамович, дебил, – поднялся со своего места Коломиец. Сейчас он более всего напоминал вставшего на дыбы медведя и вполне мог напугать кого-нибудь одной своей улыбкой. Если бы, конечно, решил улыбнуться. – Дебил, дебил, куда деваться. Вам же ясно дали понять…

– Василий Петрович, он и впрямь не понимает, – голос Устинова звучал устало. – Его этому просто не учили.

– Ну, так объясните ему, что ли, – Коломиец не скрывал своего раздражения, но все же сел на место. – Я всегда считал, что евреи – умный народ. Выходит, ошибался.

– Евреи-то как раз народ умный, – хмыкнул маршал. – Вон, один до командира линкора недавно дослужился. Это вам не правительство, тут думать надо.

– Оставьте ваш сарказм, маршал. Не до него сейчас.

Устинов вздохнул, пожал плечами и коротко кивнул. И почти сразу Гуттенберг получил хлесткий удар по почкам. Хотел возмутиться, но ему тут же добавили, а потом ударов стало так много, что организм предпочел отключиться. И пришел в себя только после того, как ему в лицо плеснули стакан ледяной воды.

– С-скоты, – прошептал он, не пытаясь, впрочем, подняться. Молчавший до того Берг внезапно усмехнулся, печально и снисходительно:

– Нет, Сергей Абрамович. Мы – не скоты. Мы, если хотите знать, ваши спасители.

– Еще скажите, что я вам благодарен быть должен, – Гуттенберг сплюнул кровью с мелкими осколками зубов, а потом с усилием сел прямо на пол. Вернуться на стул сил уже не хватило.

– Откровенно говоря, да, – улыбнулась Громова. – Мы вас буквально выпросили. Но с условием, что вы все поймете. Вам объяснили, а вот дальнейшая ваша судьбы будет зависеть от понятливости. Вашей понятливости, если уж на то пошло.

– Да объясните же мне, черт возьми, что происходит! – прохрипел Гуттенберг.

– Охотно. Не далее как вчера с вашей подачи было проведено задержание…

Он говорил, а Гуттенберг не понимал. Он вообще не понимал, что творится. До тех пор, пока не прозвучала последняя фраза:

– Сделано все это было максимально неумело и с расчетом на то, что крайним окажетесь именно вы. Это нас и насторожило. Копнули глубже – у нас хорошая контрразведка, и оказалось, что заказ сделал ваш старший сын, Иосиф.

– Зачем…

– Зачем это ему? А кто наследник вашей империи? Учитывая, сколько он проиграл в казино только за последние два месяца, взять ее в свои руки вполне могло показаться парнишке неплохим шансом поправить дела. Именно поэтому он арестован и сейчас дает показания. Ну а вы… Вам всего лишь объяснили, что воспитывать своих отпрысков надо тщательнее.

– Но разве…

– Не разве. Ваша вина уже в том, что вы пренебрегли своими родительскими обязанностями и воспитали урода. А значит, должны нести ответственность наравне с ним. Я буквально выпросила вас у адмирала – он был настроен куда радикальнее. Понимаете, он очень не любит терять своих людей. Или тех, кого считает своими, неважно. Так что вы должны мне самую малость – жизнь.

– Тогда зачем… зачем вы устроили весь этот спектакль?

– Ну, чтобы вы прониклись ситуацией, – улыбнулся маршал. – И потом, вы даже не представляете, насколько было приятно набить вам морду.

Гуттенберг молчал. То, что сына, мерзавца, скотину малолетнюю… его кровь, уже не выцарапать, он понял сразу. Видел он этого адмирала – улыбчивый палач… Значит, надо спасать то, что есть. И тут вновь заговорил Берг:

– Всех нас, – монотонным, истинно немецким голосом заговорил он, – включая нашего бравого адмирала, вы сегодня же вводите в совет директоров вашего головного банка. Передаете нам пятьдесят процентов акций. Думаю, это вполне приемлемая цена за то, что мальчишка отправится в штрафную роту, а не прямиком на эшафот.