Задание подразумевало прибытие в столицу Иордании Амман. Через несколько дней после этого намечалась их встреча с Гамлиэлем в кафе «Эр-Урдун» в центре города. Позже им должны были доставить радиопередатчик; пока же предполагалось поддерживать связь через письма, адресованные в Бейрут, Гамлиэлю; оттуда Хавакук передавал информацию в Центр при посредстве «бельевой веревки» на крыше. Был также вариант размещения шифрованных сводок в разделе «Письма беженцев родственникам» арабской газеты «Эн-Наср», предназначенном для связи между сотнями тысяч палестинских беженцев с близкими, которых разметала война. Центр, со своей стороны, включал свои шифровки в передачи арабской службы радиостанции «Голос Израиля».

3 мая двоих разведчиков привели вместе с группой пленных к воротам Мандельбаума. Бокай нес примус, в котором были спрятаны деньги; у Эфраима деньги находились в банке с вареньем. Саман со своего наблюдательного пункта — у окна на израильской стороне перехода — следил за каждым шагом, приближавшим разведчиков к иорданским пограничникам. Потом они исчезли внутри будки КПП. Из Центра полетела радиограмма в бейрутскую мансарду: «Два наши друга перешли границу».

План рухнул с самого начала. «В Бейруте сообщается, — радировал Гамлиэль в Центр, — об аресте двух евреев, переправленных в Иорданию вместе с новыми беженцами и признавшихся, что им дали задание совершить несколько убийств». Схожие сообщения, содержавшие, впрочем, и важные отличия, стали появляться в израильских газетах, вроде бы получавших сведения от арабских коллег. В одной было написано, что «два араба», арестованные при обмене военнопленными, дали признательные показания, что евреи приказывали им сеять смерть.

Кем были арестованные, евреями или арабами? Если евреями, то с ними было покончено. А если арабами, то либо в сообщениях говорилось о разных людях, что вряд ли, либо Бокай и Эфраим выдержали допрос и остались верными своим легендам. В Отделе запаниковали. Оба пропавших знали о работающих в Бейруте агентах, им даже были известны настоящее имя Гамлиэля и его псевдоним. Гамлиэль немедленно выехал в Амман, не успев получив суровый окрик из Центра:

Агентам в Бейруте приказали залечь на дно, избегать контактов друг с другом, спрятать рацию и не возвращаться в свои квартиры. «Они знали наши адреса, — вспоминает Якуба, — так что вся сеть могла мигом провалиться». В бейрутской мансарде получили новую радиограмму:

Гамлиэль уже находился в Аммане. Он пришел в назначенное место, в кафе, но там его поджидала не иорданская полиция, а Эфраим. Новый агент весь трясся, выглядел больным, но сумел рассказать, как все было.

Военнопленным велели встать в цепочку у ворот Мандельбаума и ждать перехода на иорданскую сторону. Очередной пленный подходил к столу, за которым сидел иорданский офицер: он задавал каждому несколько вопросов, вручал пачку сигарет и немного денег и подзывал следующего. Эфраим без затруднений прошел первым и стал ждать напарника за переходом, на иорданской стороне. Прошло несколько минут, полчаса. Рыжий парень все не показывался. Эфраим понял, что его жизнь в опасности, ведь если его друг пойман и подвергнется пыткам, то расскажет о втором шпионе и иорданцы станут за ним охотиться. От Израиля Эфраима отделяло несколько десятков ярдов. Всего несколько минут назад все было в порядке. Но хватило одной оплошности, одной секунды, чтобы начался кошмар. Пути назад не было. Путь был один — вперед, вглубь вражеской территории. Как и планировалось, Эфраим приехал на автобусе в Амман, нашел отель и стал ждать худшего.

Позже в Отделе спорили, что могло вызвать подозрение у иорданских пограничников. Кто-то предположил, что дело было в сирийском удостоверении Бокая: в то время между иорданцами и сирийцами были напряженные отношения, и у пограничников могла иметься инструкция задерживать граждан Сирии для последующего допроса. Высказывалось предположение, что в решающий момент агента мог подвести его арабский, несмотря на то что это был его родной язык; возможно, он слишком долго разговаривал на иврите. В конце концов, парню было всего девятнадцать лет, и он мог запутаться. Диверсант Рика, взорвавший яхту «Grille», друг детства Бокая по Дамаску, был твердо уверен, что все дело было в его внешности — агент совершенно не был похож на араба, его вообще нельзя было забрасывать: «Зачислять Рыжего в Черный отдел с самого начала было ошибкой».

В те недели поиск следа пропавшего агента превратился в главную заботу Отдела. Все чувствовали за него ответственность, каждый знал, что сам мог бы оказаться на его месте — и сможет в любой момент. Гамлиэль остался в Аммане и каждый день наведывался в кафе «Эр-Урдун» в надежде, что пропавший объявится. К нему на подмогу отправили Ицхака, прилетевшего в иорданскую столицу из Бейрута. Это был его первый полет на самолете.

Ицхак и Гамлиэль штудировали иорданские газеты и ловили в кафе любые слухи насчет еврейского шпиона. Обрывки долетавших до них разговоров передавались в Центр, а с ними и кое-какие важные сведения: в Иордании не было заметно ни большого количества вооружений, ни мер противовоздушной обороны. В стране стояли два иракских батальона, но они уже готовились возвращаться домой. Ничто не указывало на скорое возобновление боев.

Как выяснилось в дальнейшем, куда большую важность имели данные о хлынувшем в пустынное королевство потоке беженцев из Палестины. «Я провел в Аммане неделю, — писал впоследствии Гамлиэль, — бродя по пыльным городским улицам, бедным кварталам, беженским лагерям, и у меня сердце разрывалось при виде голых детей с раздутыми от голода животами, наводнявших жалкие закоулки». Агенты Арабского отдела были не сильны в идеологии, они просто смотрели на людей, вслушивались в их разговоры и докладывали обо всем, что видели и слышали. В те первые послевоенные дни они первыми поняли, что такое беженство.

Эти люди, предупреждал Гамлиэль из Аммана, не смирятся со своей потерей. В отличие от евреев, они не перейдут к нормальной жизни. Эти беженцы хотели во что бы то ни стало вернуться в Палестину и жить под арабским правлением. Они ненавидели не только евреев, но и иорданского короля Абдуллу, подозревая его в сговоре с евреями и презирая за неспособность их разгромить. «Они не желают жить в бесплодной Трансиордании, — писал Гамлиэль, — они убеждены, что лучше погибнуть в бою, чем расстаться с родиной». В этих донесениях начала лета 1949 года, несмотря на тревогу за пропавшего разведчика, проглядывает реальность конфликта, растянувшегося потом на десятилетия.