А теперь настала пора перейти нам к самой важной части данного «Следствия по делу Воланда»!

8. Человек или дьявол: если Афраний – Воланд, то откуда это знал Мастер?

Почему Воланда нет в ершалаимских главах, если, по его словам, на суде Пилата он присутствовал лично, «но только тайно, инкогнито»?

Существует очень интересное устоявшееся мнение, согласно которому Афраний и Воланд – это один и тот же… Тот же кто? Человек? Это же хотелось сказать? Но ведь Воланд – это никакой не человек, он дух, и поэтому при возникновении предположения, что эти герои – один персонаж, нам бы следовало подумать, что Воланд и Афраний – это тот же самый дьявол. А такое высказывание звучит для слуха слишком непривычно и даже, надо сказать, как-то дико. Гораздо естественнее было бы сказать, как мы выразились ранее, хоть и ошибочно. А это о многом говорит.

Кульминационный момент «Следствия по делу Воланда»

Но прежде чем мы перейдем непосредственно к изложению данной главной и долгожданной главы, мы зададим читателю всего один вопрос, на который желательно ему ответить так, словно он забыл о всем прочитанном, хотя это совсем необязательно. Вот что именно, что конкретно меняется в персонаже по имени Афраний в тот самый момент, когда мы перестаем считать его человеком и начинаем видеть в нем духа, потому что у нас возникло предположение, что это на самом деле Воланд? Можно ли сказать, что тут меняется только одно имя и больше ничего? Оба Афрания, один из которых – сатана, а другой – человек, как мы видим, друг с другом не сливаются в одно существо, они так и остаются двумя разными личностями, и все это несмотря на то, что они оба во всем, что только в них ни есть, тождественны друг другу: у них один характер, один голос, одна внешность, один запах, одни мысли, одна речь и все остальное. Нет в них обоих чего-то такого, в чем бы они расходились. Но почему-то это абсолютное тождество поразительным образом не приводит же их обоих к взаимному слиянию: один Афраний для нас – человек, другой же Афраний – дьявол. Вот над чем следует сперва подумать читателю, прежде чем он перейдет к чтению данной главы. Это центральный вопрос настоящего исследования. Читатель может отвечать на это как ему угодно. Он даже может сказать, что в этом переходе с одного Афрания на другого как раз ничего, кроме имени, не меняется. Но такой ответ будет неизбежным образом означать, что и в самом Воланде от самого дьявола также ничего, кроме одного имени, не останется: он будет сатаною только потому, что мы его так просто называем: себя мы именуем людьми, а Воланда и его присных – дьяволом и демонами просто потому, что нам с чего-то это захотелось. Поэтому от собственного ответа читателя прямым образом зависит его личные убеждения и представления по вопросу, кто такие вообще Воланд, Азазелло, Коровьев и Бегемот.

И раз уж мы задали читателю один вопрос, то мы предложим еще ему и другой – самым прямым образом с ним связанный. Смущают ли читателя чем-либо известные фразы из романа Михаила Булгакова, что мы сейчас представим ниже? Не вызывают ли они в нем смутные чувства, хотя бы едва заметные, в свете или на фоне первого вопроса, что предложен был сейчас читателю, когда мы спросили, что меняется в Афрании, если в нем начинают видеть Воланда? Говорят ли они вообще о чем-то или нет? Вот они высказывания из романа:

«Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?» (гл. 1);

«Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер» (гл. 1);

«– А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова «добрые люди»? Ты всех, что ли, так называешь?

– Всех, – ответил арестант, – злых людей нет на свете» (гл. 2);

«Ну что же, – задумчиво отозвался тот, – они – люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их… – и громко приказал: – Наденьте голову» (гл. 12);

«Совсем худо, – заключил хозяин, – что-то, воля ваша, недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы. Такие люди или тяжко больны, или втайне ненавидят окружающих. Правда, возможны исключения. Среди лиц, садившихся со мною за пиршественный стол, попадались иногда удивительные подлецы!» (гл. 18);

«Ну, что же, смелее! – поощрял Воланд, – будите свою фантазию, пришпоривайте ее! Уж одно присутствие при сцене убийства этого отпетого негодяя-барона стоит того, чтобы человека наградили, в особенности если этот человек – женщина. Ну-с?» (гл. 24);

«Нет, игемон, он не был многословен на этот раз. Единственное, что он сказал, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость» (гл. 25).

Итак, вернемся к нашей теме. Вообще, надо сказать, что данная теория тождества Афрания и Воланда – это больше, чем просто теория. Все теории частны и имеют конкретного автора, имя которого они носят. Поэтому мы так и говорим: этот соорудил такую-то теорию, этот – такую-то, а этот – такую-то. И чтобы ни придумал человек, практически всегда найдется возможность опровергнуть любые его утверждения. Когда же мы приходим к предположению, что Афраний – это Воланд, то это нельзя опровергнуть, потому что такова особенность любого предположения – что оно не утверждение. Положим, что сам Михаил Булгаков вовсе не считал Воландом Афрания, и если бы мы об этом сейчас узнали, то, спрашивается, повлияло бы это как-то на наше предположение? Нет, не повлияло бы. Просто никто из нас уже не видел бы в этих персонажах одну личность, потому что против воли автора и очевидности никто не пойдет, так как в этом нет никакого смысла. Но сам факт того, что до этого люди просто полагали, что Афраний – Воланд, так и останется по-прежнему в нашем внимании. Он так и будет говорит нам о всем том, что