—А как же мальчик?

—Я сам позабочусь о нем.

—Нет!— девушка отстранилась от своего мастера и любовника, упрямо нахмурив лоб. Она опасалась этого разговора с тех пор, как Фаниус начал проявлять интерес к ее будущему ученику. Но была готова отстаивать свое право на свободный выбор. Ведь именно в нем смысл всего, что затевал Фаниусом.

—Ты обещал мне! Джове буду обучать я! Ты говорил, что мы будем свободны и сами сможем принимать решения. Я решила! И… ты не можешь так поступить со мной! После всего, что между нами…,— голос Кары сорвался.

С минуту в покоях висела напряженная тишина. Все это время продолжался молчаливый поединок взглядов. Кара не отводила глаз, показывая, что за своего ученика будет бороться до конца. Не смотря на свои чувства к нему, Фаниусу.

«Ты обещал мне!»

Умбаранин чуть дернул подбородком. Будучи телепатом, он прочел мысли Кары и знал, что она не отступит.

—Хорошо. Никто не в праве указывать тебе, что делать, и я не исключение. Мальчик твой по праву…

—Спасибо, мастер!

Кара впилась поцелуем в губы Фаниуса, старательно не думая и внутренне сжимаясь от дурных предчувствий. Ей не нужно было уметь читать мысли, как умбаране, чтобы услышать не прозвучавшее, но явственно повисшее в воздухе слово «пока».

—Холодно, однако,— непонятно к чему сказал я. Эхо моего голоса отразилось от ледяных стен тоннеля и быстро затерялось где-то в глубинах замерзшего озера. Удрученно вздохнув, я еще раз глянул за спину, надеясь, что все это мне привидилось. Увы, но нет.

Спускались мы с кланом все вместе, тесно сплоченной группой, прикрывающей друг другу спины. Тогда меня только кольнуло раздражение от смешка, брошенного вдогонку старым привратником. Чего, спрашивается, смешного? Все правильно сделали. Чем нас больше, тем меньше шанс заблудиться.

Причина выяснялись скоро, у первой же развилки. Тоннель здесь разделялся на пять узких ответвлений, вырубленных во льду под разными углами и в совершенно разных направлениях.

—У кого есть идеи?— спросил я. Но когда обернулся к соклановцам, не услышав ответа, за спиной никого не было.

Чертов привратник. Мог бы и предупредить, чего нам стоит ждать. Теперь вот думай, волнуйся, все ли в порядке. Веснушки все извелись, когда спускались под лед, а сейчас, должно быть, совсем перепугались.

«Чтоб у тебя микросхемы перегорели, банка консервная! Вернусь — буду просить Совет, чтобы тебя пустили на запчасти».

Я в последний оглянулся и двинулся в первый подвернувшийся ход. Что толку раздумывать? Указателей все равно нет, а лед везде одинаковый. Авось что-нибудь да найду, благо не пришлось пробираться в темноте на ощупь. Свет с потолка пещеры прекрасно освещал полупрозрачную толщу льда.

Делая зарубки на каждом повороте, я бесцельно брел еще с пару минут, пока тоннель не вывел меня к очередной развилке. Решая, куда свернуть, я моргнул и… остолбенел. В прямом смысле этого слова. Кажется, еще ни разу за свою новую жизнь я не испытывал шока. Всякое бывало. Удивление да, было. Все различные его вариации тоже. Самую крайнюю степень я испытал, когда мои соклановцы начали лить слезы у финальной черты финального испытания Меча. Но сейчас я испытал самый настоящий шок. Попытался опереться на ледяную арку тоннеля, и вдруг понял, что вместо нее — мягкий ворс, в котором я моментально распознал настенный ковер. Да! Тот самый, до боли знакомый с узорами из цветов, невесть как оказавшийся под толщей замороженной воды в озере.

Еще секунда. Другая. И вот я стою столбом посреди своей квартирки в хрущевке. Точно она. Опостылевшие стены с пожелтевшими старыми обоями. Все никак не доходили руки переклеить на новые, уже год пылящиеся на балконе. И теперь уже не дойдут. А вон столик со скатертью у окна. И старый телевизор на книжной тумбе, с торчащими во все стороны проводами. Все знакомое, привычное. Родное.

Зомбоящик, как его называли в народе, стабильно барахлил помехами, и лечился только проверенными пинками в бочину в определенной точке. Ковер родителям подарила бабушка, чем потом успешно тиранила моего батю до конца своей жизни. Мол, целый ковер, а вам лентяям, лень помочь старикам картошку посадить! Ага, лень. Двадцать соток. А потом окучить, ухаживать, еще раз окучить. Когда вырастет — выкопать, рассортировать… Или вот, столик у окна. Я сам его сделал, гордо похваляясь перед семьей своим первым творением. Но особенно перед мамой, в случае успеха обещавшей купить мне на День Рождения давно обещанные ролики…

С кухни вдруг принесло дурманящий разум запах жареной картошечки с лучком. Активно зашкворчало растительное масло на сковороде, зашипела сочная отбивная. Нет, не сырая. Уже почти готова. Тонкие струйки дымка вырываются из-под крышки, одуряющий запах свежего мяса сводит судорогой желудок, ноги сами поворачивают в нужную сторону.

—Иван! Ты идешь есть или нет? Дождешься — все остынет!

—Иду, мам,— машинально ответил я, а потом схватился за грудь, где вдруг все сковало призрачной когтистой лапой застарелой тоски. Горло перехватило, где-то там вдруг встал горький комок подступающих рыданий.

«Мама…»

—Садись,— строго велела мне уже немолодая женщина в переднике, отворачиваясь от плиты и ткнув длинной деревянной. Я сел на услужливо возникший из ниоткуда стул, со слезами всматриваясь в родные черты самого дорогого человека на свете.

—Налетай,— мама поставила передо мной исходящую паром тарелку. Золотистая картошечка, отбивные, свежий огурчик, даже напополам разрезала. Заботится.

—Не давись,— мягко укорила она меня потеплевшим голосом.— Успеешь еще в футбол свой набегаться, никуда твое поле не денется.

Я и сам не понял, как в руке оказалась вилка, и вот уже, жадно рыча, рвал зубами сочное мясо, не обращая внимания на обжигающий жар, стекающий по зубам. Рассудок заходился в восторженном припадке. Господи Боже, как же я скучал!

—Как в школе? Опять троек нахватал?

—Неее ффааююю,— промычал с набитым ртом и едва не подавился, за что тут же отхватил легкий подзатыльник.

—Не говори с набитым ртом! Мог бы просто кивнуть, а то я без тебя не знаю, чего там у тебя в дневнике. Смотри у меня!

Я с усилием проглотил огромный комок пищи, и вдруг до меня дошло. Мама! Жива!

Резко отложил вилку и бросился в материнские объятья. Она охнула, но все же выдержала мой немалый вес и с улыбкой на лице взъерошила мне волосы на макушке…

—Вымахал, лось здоровый. Скоро батю перерастешь, царствие ему небесное…

—Мам?!— я вдруг понял, что обнимаю пустоту, и кухня медленно расплывается вокруг, изменяется во что-то иное.— Мама!!!

—Ты чего?— вдруг произнес мягкий грудной справа от меня. Я дернулся и вытаращил глаза на молодую девушку лет семнадцати, в одном кружевном лифчике. Но и тот уже слетал, открывая приятные взору округлости упругой груди с темными пятнышками затвердевших сосков.