жесткое подчинение всего интеллектуального аппарата видимости успеха. При этом успех в Германии не так прямо связан с финансовым, коммерческим успехом, как в США и

России. ARTE, например, обладает очень большим престижем и весьма маленьким рейтингом. И тем не менее есть неписаный критерий успеха нужных, «качественных», «правильных» фильмов и передач - которому все должно быть подчинено, если ты хочешь работать в этой престижной и интересной области.

Короче, Мартин очень тонко и деликатно объяснял мне, почему следует «отложить» показ нашего фильма. Почему это было бы в моих собственных интересах. Почему никому не нужен скандал. Разговор проходил на немецком языке и буквально на бегу: до начала показа оставалось меньше получаса. Я уклончиво ответил Мартину, что через несколько минут буду в офисе видного евродепутата от Германии Ребекки Хармс, выясню, что происходит в парламенте, и перезвоню ему.

У Хармс собрались человек восемь - «зеленые» депутаты из разных стран. Я понял, что мнения по поводу показа разделились поровну: половина была за, половина - против.

Сама Хармс сказала мне: «Я сама киношница, снимала документальные фильмы, и я очень хорошо понимаю, что ты сейчас чувствуешь». Какой из этого следует вывод, она, правда, не говорила. Забегая вперед, скажу, рано утром 28 апреля 2016 Браудер твитнул фото, на котором он и Ребекка Хармс сидят и - видимо, в Европарламенте, - и пристально глядят в одном направлении. Твит гласил: Прекрасный брифинг с депутатами Европарламента по поводу посмертной клеветы Некрасова и Хауталы в адрес Сергея Магнитского.

После этого вступления Хармс остальные, по кругу беря слово, вкратце сообщили мне, что они думают по поводу показа. Те, кто был за, просили меня напрямую поговорить с боссом ZDF.

Ноу проблем, ответил я. Хармс набрала номер и включила громкую связь.

Трубку взяла секретарша и попросила представиться. Босс не заставил себя ждать.

Короче: Готтфрид Лангенштайн, директор европейских программ ZDF, второго немецкого телеканала, являющегося соинвестором телеканала ARTE, попросил меня фильм не показывать. Он объяснил, что дирекция телеканала получила письма от трех адвокатских контор -с требованием остановить показ фильма в Европарламенте этим вечером. Герр Лангенштайн, известный медиаменеджер, сформулировал свою речь не как требование, а как просьбу. Он обращался ко мне по имени, что нетипично для немцев: в отличие от англосаксов и скандинавов по имени друг к другу в Германии обращаются лишь близко знакомые люди. Даже молодые люди в рабочих коллективах часто обращаются друг к другу «господин» или «госпожа» - «Herr», «Frau».

- Андрей, - сказал Лангенштайн, - я тебя прошу не настаивать на показе фильма сегодня. Мы как организация на твоей стороне, мы тебя поддерживаем, мы делали этот фильм вместе. Речь идет только о юридической реакции на письма этих адвокатов. Мы не можем их оставить без ответа, не можем просто проигнорировать. Мы должны на них ответить. Это займет несколько... некоторое время. И в это время фильм показывать нельзя. Наши адвокаты внимательно проанализируют письма и ответят на них. И после этого мы покажем фильм.

Так он меня успокаивал. Надо сказать, достаточно убедительно. Чувствовался крупный менеджер. Я, конечно, не наивный. Я не был уверен до конца, что Лангенштайн говорил, что думал. Что все просто - и речь идет лишь о юридических формальностях.

Но у меня было всего несколько секунд на то, чтобы отреагировать. Человек на прямой линии, на громкой связи. Все сидят и смотрят на меня - ждут, что я отвечу.

Я ответил следующее:

- Что касается меня, то я все-таки показал бы этот фильм прямо сегодня. Потому что мы в своем праве. Я ничего принципиально нового в письмах адвокатов не увидел - ничего такого, что убедило бы меня в незаконности показа. И единственное, что можно хоть как-то понять, это опасность для ассистентов Бек. Я предложил свое решение этой проблемы. Я остановлю показ перед началом этой сцены и возобновлю после ее конца. Это легко сделать по тайм-коду. Все остальные претензии ко мне - не обоснованы. Они нарушают мое право на публикацию результатов моего расследования и лишают права тех, кто уже собрался и сидит в зале. И это совершенно несправедливо. Это скандал. Новость разойдется мгновенно. Я уже видел телекамеры, журналистов. В зале много политиков. Это не просто какой-то никому не известный клуб и маленький частный показ. Мы находимся в Европарламенте, и это очень дурной прецедент. Это бросит тень и на телеканал, и на всех, кто причастен к производству фильма. Я как раз не хочу устраивать такую дешевую провокацию - с обвинением вас, моих коллег, моих работодателей, в какой-то цензуре. Мне важно показать фильм, а не скандалить. А я уверен, что обвинения в цензуре будут, если мы сейчас не покажем картину.

Повисла пауза.

Лангенштайн сказал:

- Андрей, смотрите, все очень просто. Я от вас не скрываю. В письмах адвокаты Браудера угрожают нам огромными исками. Колоссальными. На сотни тысяч евро, а может, и на миллионы. Я директор, я не могу брать на себя такую ответственность. И я об этом сообщаю вам, Андрей, и всем в Брюсселе, от кого зависит этот показ. Если вы лично принимаете решения, берете диск, вставляете в компьютер и показываете фильм - это ваша ответственность, я вас предупредил. Вся ответственность, в том числе финансовая, с этого момента возлагается на вас. И больше мне сказать нечего по этому поводу.

Разговор закончился. Опять повисла пауза. Я сказал присутствовавшим:

- Что касается меня, я беру на себя ответственность, я не боюсь его исков. Миллион евро мне не страшен только потому, что у меня подобных сумм нет и для меня это теоретические категории.

На что мне сказали: «Ну, ты тут не один, Андрей». Говорю:

- Ну что тогда я могу сказать. Естественно, я не у себя дома и я не могу решать за вас. Европарламент - это ваша территория. Я высказал свое мнение, а решать вам.

К этому моменту большинство уже были за «перенос». Хейди Хаутала, мне кажется, была расстроена, но она - политик, а политики идут на конфликт, только когда это намного выгоднее, чем на него не идти. Хейди и так уже проявила исключительную, уникальную принципиальность, поддержав этот показ, несмотря на то что она была инициатором первых европейских резолюций по Магнитскому.

И тогда она сделала предложение: хорошо, показа не будет, но раз уж люди собрались - был почти полный зал, и зал немаленький, - мы не можем просто взять и убежать. Мы должны выйти