«Инцидент с “Панаем”», считает, что Рузвельту хотелось сделать более убедительным оправдание японцев, будто атака стала результатом ошибки, а не преднамеренного плана. Несомненно, правительство США стремилось достичь финансового и дипломатического урегулирования с японцами по поводу бомбардировки корабля и знало, что эти 9 метров пленки могут сделать подобное урегулирование невозможным.

Японская пропаганда

Попытки японцев повлиять на общественное мнение не представляли собой ничего нового. Еще до Нанкинской резни американское разведывательное сообщество видело японские планы с грифом «Совершенно секретно» по распространению в США информации, выставлявшей Японию в выгодном свете[374]. Японское правительство также располагало немалым бюджетом для привлечения влиятельных представителей прессы, рекламы в крупных газетах и на радио, а также печати брошюр и листовок.

Однако во время Нанкинских событий публичный образ Японии потерпел столь чудовищную катастрофу, что даже сегодня их попытки скрыть правду в то время выглядят почти смехотворно. Вместо того чтобы призвать к порядку свои войска в Нанкине, японцы бросили все имеющиеся у них ресурсы на массированную пропаганду, надеясь, что она каким-то образом поможет скрыть подробности одного из величайших кровавых злодеяний в мировой истории.

Японская пресса сперва заявляла, что в Нанкине все спокойно. 20 декабря Роберт Уилсон услышал, что «Домэй», японское новостное агентство, сообщает, будто население Нанкина возвращается домой и в городе идет обычная жизнь. «Если это все новости, что поступают из Нанкина, следует ждать немалых потрясений, когда станет известна реальность», – писал Уилсон[375].

Затем японское правительство организовало тщательно подготовленные экскурсии для гостей из Японии. Через неделю после сообщения «Домэй» в Нанкин из Шанхая прибыло японское торговое судно с японскими туристами на борту. «Их со всеми мерами предосторожности провели по нескольким улицам, очищенным от трупов, – описывал этот визит Джордж Фитч. – Они милостиво раздавали конфеты испуганным китайским детям, гладя их по головам»[376]. Японских бизнесменов сопровождали во время экскурсии по городу несколько женщин, и Фитч отмечал, что они были «невероятно довольны собой, а также чудесной победой Японии, но, естественно, настоящей правды они не видели – как, впрочем, и остальной мир»[377].

В январе в Нанкин прибыли японские журналисты, чтобы сделать постановочные фотографии города для распространения в Японии и во всем мире. В канун Нового года японское посольство собрало китайских руководителей лагерей беженцев, сообщив им, что на следующий день в городе должны быть проведены «спонтанные» празднества[378]. Китайцам приказали сделать тысячи японских флагов и нести их на параде для съемок фильма, который должен был показать толпы радостных горожан, приветствующих японских солдат. Японские фотографы также делали в Нанкине снимки детей, получающих медицинскую помощь от японского военного врача и конфеты – от японских солдат. «Однако, – отмечал Льюис Смайт в письме своим друзьям, – ничего из этого не происходило, когда оператора с камерой не было рядом»[379]

Самым отвратительным примером японской пропаганды стала статья, появившаяся 8 января 1938 года в «Синь Шунь Бао», контролируемой японцами шанхайской газете. Под заголовком «В Нанкине царит приятная и гармоничная атмосфера» в статье говорилось, что «императорская армия вошла в город, убрала штыки в ножны и милостиво протянула руку помощи», снабжая голодающих и больных в Нанкине лекарствами и едой[380].

* * *

Мужчины и женщины, старики и молодежь приветственно кланялись императорской армии, выражая свое уважение… Огромные толпы собрались вокруг солдат под флагом солнца и красного креста, крича «банзай» в знак благодарности… Солдаты и китайские дети радостно играют на ледяных горках. Нанкин – теперь лучший образец для всех стран, ибо в нем царит созданная японцами атмосфера мирной жизни и счастливого труда.

Попытки японцев замаскировать резню с помощью дешевых приемов вызвали недоверчивую реакцию в сохранившихся дневниках миссионеров. Вот несколько примеров.

Из дневника Джеймса Маккалума, 9 января 1938 года:

Японцы теперь пытаются дискредитировать все наши усилия в Зоне безопасности. Они угрожают несчастным китайцам и запугивают их, заставляя отказываться от своих слов… Некоторые китайцы даже готовы подтвердить, будто грабежом, насилием и поджогами занимались китайцы, а не японцы. Порой мне кажется, что мы имеем дело с маньяками и идиотами, и я удивляюсь, что все мы сумели пройти через это испытание живыми[381].

Из дневника Джорджа Фитча, 11 января 1938 года:

…мы видели несколько статей в шанхайской японской газете и две в «Токио Нити Нити». Там говорится, что еще 28 декабря вновь стали открываться магазины, и жизнь возвращается в нормальное русло, что японцы сотрудничают с нами, обеспечивая едой несчастных беженцев, что город очищен от китайских грабителей и что в нем теперь царят мир и порядок! Что ж, все это было бы смешно, если бы не было столь трагично. Это типичная ложь из числа тех, что рассылают по всему миру японцы с самого начала войны[382].

Из дневника Джорджа Фитча, перепечатано в «Ридерз Дайджест»:

В марте правительственная радиостанция в Токио сообщила всему миру: «Бандиты, ответственные за множество смертей и разрушений в Нанкине, пойманы и казнены. Как оказалось, это недовольные солдаты из бригад Чан Кайши. Теперь все спокойно, и японская армия кормит 300 тысяч беженцев»[383].

Из письма Льюиса Смайта и его жены от 8 марта 1938 года:

По сведениям из японских газет, найдены 11 китайских вооруженных грабителей, которых обвиняют во всем! Что ж, если каждый изнасиловал от 100 до 200 женщин за сутки в течение двух недель и сбежал с моими 50 тысячами долларов, это довольно-таки могучие китайцы…[384]

Другой формой японской пропаганды были листовки. Во время массовых казней японские военные самолеты забрасывали население Нанкина посланиями с воздуха. Сродни такому: «Все мирные китайцы, которые вернутся в свои дома, будут накормлены и одеты. Япония хочет быть добрым соседом для тех китайцев, кто не одурачен чудовищами, каковыми являются солдаты Чан Кайши»[385]. На листовках изображались цветные картинки статного японского солдата с китайским ребенком на руках («будто Христос», как заметил один наблюдатель), которому кланяется в ноги китайская мать, благодаря за мешки риса[386]. По словам Джорджа Фитча, тысячи китайцев действительно вернулись из лагерей беженцев в свои разрушенные дома в тот день, когда были разбросаны листовки.

Японцы также расклеивали яркие разноцветные плакаты на домах, где случилась трагедия, или возле них. На одном был изображен японский солдат, который, держа на плече маленького ребенка, подает его матери ведро риса, а отцу – сахар и прочую еду. В немецком дипломатическом докладе плакат описывается как изображение «обаятельного солдата, который держит на плече