* * *

Через неделю после падения города японцы начали пытаться регулировать любую деятельность внутри зоны[323]. Начальник военной полиции японской армии сделал заявление от 24 декабря, которым всем гражданским предписывалось получить паспорта (называвшиеся также «документами добропорядочного гражданина») в организованном японскими военными пункте выдачи. Никому не позволялось получить паспорт для кого-то другого, а тем, кто не имел паспорта, не разрешалось жить внутри городских стен Нанкина. Военные расклеили на улицах объявления, требовавшие от китайцев под страхом казни регистрироваться.

28 декабря началась регистрация мужчин. В колледже Гиньлин они выстраивались в ряд по четыре человека, получали бланки и шли в здание в северо-восточной части кампуса, где японцы записывали их имена, возраст и профессию. Вотрин отмечала, что являвшиеся на регистрацию мужчины были в основном старыми или увечными, поскольку большая часть молодежи уже бежала из города или была убита[324]. Китайцев помоложе сразу же уводили как бывших солдат, и старики рыдали на коленях перед руководителями Зоны безопасности, умоляя их помочь освободить их сыновей. Иногда руководителям зоны это удавалось, но они отмечали, что японские военные чиновники с каждым разом все более недовольны их вмешательством[325].

Когда явка мужчин на регистрацию стала разочаровывать японцев, они попытались запугать население. 30 декабря они объявили, что все, кто не зарегистрируется к двум часам дня, на следующий день будут расстреляны. «Это оказалось блефом, – писал один миссионер, – но порядком напугало народ»[326]. На следующее утро огромные толпы людей послушно явились в пункты регистрации, причем многие встали еще до трех часов утра, чтобы гарантировать себе место в очереди. Драконовские угрозы японцев внушили такой страх, что к 14 января властям удалось зарегистрировать около 160 тысяч человек[327].

Затем началась регистрация женщин. К девяти утра 31 декабря тысячи китаянок собрались перед центральным зданием колледжа Гиньлин, где перед ними выступил японский военный чиновник, сперва по-японски, а затем переводчик перевел на китайский. «Вы должны следовать старым женским традициям, – вспоминала его слова Вотрин. – Вы не должны учить английский или ходить в театры. Китай и Япония должны быть единым целым»[328]. Женщин затем проводили двумя рядами мимо возведенных для продажи риса лотков, где им выдавали билеты. Вотрин видела, что японским солдатам, похоже, доставляло немалое удовольствие гнать женщин, будто скот, иногда ставя печать им на щеку[329]. Солдаты также заставляли женщин улыбаться и изображать радость для японских репортеров и фотографов, хотя даже сама перспектива регистрации вынуждала некоторых женщин в буквальном смысле трястись от страха[330].

Иногда регистрация японцами китайских женщин казалась Вотрин не более чем полномасштабным отбором наиболее привлекательных кандидаток для сексуальных утех. В самый первый день женской регистрации японцы внимательно разглядывали некоторых и пытались их увести. Они отобрали 20 девушек, наверняка на роль проституток, поскольку у тех была приятная внешность и хорошая одежда[331].

После регистрации японцы попытались ликвидировать саму зону[332]. В конце января японцы объявили, что все должны покинуть лагеря и вернуться по домам до конца месяца. В качестве последнего срока для эвакуации было названо 4 февраля[333]. Когда этот срок настал, японские солдаты обследовали колледж Гиньлин и приказали оставшимся девушкам и женщинам уйти. Когда Вотрин сказала, что уйти они не могут, так как они из других городов или их дома сожгли, японцы объявили, что их защиту возьмет на себя военная полиция. Вотрин настороженно отнеслась к подобным обещаниям, и даже пришедший с японцами китайский переводчик прошептал ей, что, по его мнению, молодым женщинам грозит опасность и им следует оставаться там, где они были[334].

* * *

Сама численность беженцев ошеломила Вотрин. Тысячи женщин теснились на верандах и в коридорах, а многие холодными ночами спали снаружи[335]. Чердак научного зала Гиньлина дал пристанище более чем тысяче женщин, а один из друзей Вотрин отмечал, что женщины «неделями спали плечом к плечу на цементном полу в морозные зимние месяцы! Каждая цементная ступень в здании стала домом для одного человека – а ведь эти ступени были чуть более метра в длину! Некоторые были счастливы найти место для отдыха на столах в химической лаборатории, водопроводных трубах и прочих местах, совершенно не приспособленных для этого»[336].

* * *

Нанкинское насилие измотало Вотрин физически, но душевные муки, которые она ежедневно испытывала, были куда хуже физического истощения. «Господи, укроти сегодня звериную жестокость солдат в Нанкине… – писала она в своем дневнике. – Как же должно было быть стыдно женщинам Японии, если бы они знали про эти кошмары!»[337]

Удивительно, что, находясь под подобным давлением, Вотрин все же находила в себе силы утешать других, укрепляя их чувство патриотизма. Когда одна старая женщина пошла на кухню Красного Креста в колледже Гиньлин за миской рисовой каши и оказалось, что каши больше не осталось, Вотрин тотчас же отдала ей кашу, которую ела сама, со словами: «Не тревожьтесь. Япония падет. Китай не погибнет»[338]. В другой раз, увидев мальчика, который надел для безопасности нарукавную повязку с японским символом восходящего солнца, Вотрин упрекнула его, сказав: «Тебе незачем носить этот символ восходящего солнца. Ты китаец, и твоя страна не погибла. Запомни тот день, когда ты надел эту повязку, и никогда больше не делай так»[339]. Вотрин снова и снова убеждала китайских беженцев в кампусе не терять веры в будущее. «Китай не погиб, – говорила она им. – И Китай никогда не погибнет. А Япония рано или поздно обязательно падет»[340].

Другие видели, насколько тяжко она трудится. «Она не спала сутками, – вспоминала одна оставшаяся в живых китаянка. – Она постоянно была начеку, и если приходили японские солдаты… она делала все возможное, чтобы отправить их восвояси, ходила к их начальству, умоляя не причинять зла китайским женщинам и детям»[341]. «Говорили, что ее несколько раз побили японские солдаты, – писал другой свидетель Нанкинской резни. – Все за нее тревожились и пытались ее утешить. Несмотря ни на что, она продолжала с отвагой и решимостью сражаться, защищая китайских женщин»[342].

* * *

Руководство зоной выматывало не только физически, но и психологически. Нацист Христиан Крёгер, член Международного комитета, утверждал, что видел на улицах столько трупов, что вскоре они начали сниться ему в кошмарах[343]. Но в конечном счете зона спасала жизни при самых невероятных обстоятельствах. Вот несколько поразительных фактов:

• Из-за грабежей и поджогов еды