В заключение отметим, что Г. Маклеод сознательно уклонялся от анализа проблемы рыночного равновесия, поскольку разрешить ее с точки зрения теории спроса и предложения не представляется возможным. Дело в том, что эта теория вращается в порочном кругу: она определяет цены товаров спросом и предложением, а спрос и предложение – ценами этих товаров.

§ 6. Теория предельной полезности

В 70-х – 80-х годах XIX в. появился новый вариант теории ценности— теория субъективной ценности, или теория предельной полезности, разработанная основоположниками маржинализма: К. Менгером, У. Джевонсоном, Л. Вальрасом и их последователями. Эта теория оказала огромное влияние на дальнейшую эволюцию неонеклассической политической экономии.

Возникновение теории предельной полезности было обусловлено главным образом следующими обстоятельствами.

Во-первых, в последней трети XIX в. начался бурный процесс развития буржуазных отношений не только в Англии, но и в странах континентальной Европы и США, в ходе которого стали довольно интенсивно формироваться предпосылки для перехода от классического капитализма к монополистическому. По мере углубления общественного разделения труда, роста его производительности значительно увеличился объем и ассортимент производимых товаров. В результате существенно расширились границы рынка, усилилась взаимозависимость между его субъектами и конкурентная борьба между ними. В этих условиях произошла весьма важная трансформация в рыночных отношениях, связанная с образованием «рынка покупателя, превратившего покупателя в активного и значимого субъекта рыночных отношений. С переходом от рынка продавцов к рынку покупателей (потребителей) экономическая роль последних существенно возрастает. Вместо той или иной формы товарного дефицита, свойственного рынку продавцов, появляется “рыночное изобилие”, доступ к которому лимитирован только наличием покупательной способности и которому, следовательно, свойствен денежный дефицит. Возникает совершенно новый фактор хозяйственной жизни: процессы производства и обращения товаров все в большей степени начинают подвергаться контролю со стороны покупателей. Соответственно с этим появляется необходимость в осмыслении этого нового мощного фактора экономического развития».[333]

Во-вторых, в этот период, с одной стороны, резко обострились классовые противоречия капиталистического общества, наиболее яркой формой проявления которой стали события Парижской Коммуны (1871) – первой пролетарской революции, оказавшей большое влияние на развитие общественных наук. С другой стороны, углубился кризис неклассической по-литической экономии, где господствовали концептуальные взгляды Дж. С. Милля, страдавшие эклектичностью и в силу этого внутренней противоречивостью. Попытка опровержения классической доктрины, предпринятая немецкой исторической школой, не увенчалась успехом. В таких условиях возникла необходимость в создании качественно иной теории, способной вывести неклассическую политэкономию из кризисного состояния и одновременно противостоять растущему авторитету марксизма как революционно-критической теории. Согласно Б. Селигмену, это было вызвано тем, что «критика капитализма… становилась все сильней, и теперь казалось уже невозможным выражать представления о социальном строе в действительно нейтральных категориях. Карл Маркс придал классической доктрине такое направление, которое вызывало беспокойство. Казалось, что необходимо дать отпор этой тенденции, и маржиналистская доктрина, вероятно, преследовала указанную цель».[334]

В-третьих, перед буржуазными экономистами встала серьезная проблема: необходимо было разрушить самую основу трудовой теории стоимости, включая и ее марксистскую интерпретацию, отрицательного отношения к которой они никогда не скрывали. Решение этой проблемы осуществлялось посредством выработанной ими весьма своеобразной методологии, ориентированной, с одной стороны, на изучение не глубинных, сущностных закономерностей развития капиталистической экономики, а ее внешних форм, функциональных связей, складывающихся между людьми по поводу обмена хозяйственными благами; с другой стороны, на объяснение этих форм и связей не с точки зрения политической экономии, а с точки зрения других общественных и естественных наук. Сообразно этому в качестве конечных причин экономических явлений стали рассматриваться явления неэкономические (правовые, этические, психологические и т. п.).[335]

Подобная трактовка всецело предопределяется логикой развития неклассической политической экономии, которая «шла от того уровня понимания сущности экономических явлений, который им оставила классическая школа, к внешней видимости явлений, ликвидируя научные завоевания классиков. Следующий шаг – это переход от апологетического описания внешней видимости экономических явлений (при сохранении этого последнего) к подобному же описанию поверхностных неэкономических явлений, изучаемых другими науками. Построенные по этому принципу вульгарные экономические теории в самых существенных пунктах выходят за пределы собственно экономической трактовки экономических процессов. В связи с этим данную разновидность вульгаризации буржуазной политической экономии в отличие от интенсивной (экономической) формы можно было бы назвать экстенсивной (неэкономической) формой».[336]

Своеобразие этой формы оказало существенное влияние на формирование методологии маржинализма, основными принципами которой явились примат потребления над производством, признание редкости благ, хозяйственный индивидуализм, рациональность поведения потребителей, субъективно-психологическая оценка экономических явлений, абстрактность, внеисторичность и скрытая идеологизация экономического анализа.[337] В соответствии с этой методологией и была разработана теория предельной полезности (как, впрочем, и другие маржиналистские теории).

В этой связи важно отметить, что теория предельной полезности выросла не на пустом месте. Напротив, она имеет глубокие идейные истоки. Так, еще античные философы выдвинули положение, согласно которому ценность блага определяется его полезностью.[338] Аналогичную точку зрения можно обнаружить и у средневековых схоластов, например, у Ф. Аквинского. Однако целостную разработку теории полезности дали буржуазные экономисты конца XVIII в. Э. Кондильяк и Ф. Галиани. Исходя из этой теории, они стремились обосновать следующие положения: 1) цена есть результат субъективных оценок, которые в свою очередь определяются полезностью и редкостью вещей; 2) редкие или ограниченные вещи имеют наибольшую ценность, так как потребность в них весьма высока; 3) ценность вещей зависит от их количества, находящегося в распоряжении каждого человека в данный момент времени и в данном месте; 4) величина ценности определяется не общей полезностью вещей, а конкретной полезностью данной вещи, взятой в отдельности.[339] Поэтому «у представителей теории полезности мы встречаем целый ряд идей, которые получили затем более детальную разработку в трудах субъективной школы, так, например, идею конкретной полезности, идею зависимости ценности производительных благ от ценности потребительных благ (высказывалась Галиани), идею недооценки будущих благ по сравнению с настоящими благами (высказывалась Кондильяком), идею результатов субъективных оценок, в качестве которой выступает цена, идею закона убывающей полезности, т. е. закона, согласно которому с увеличением запасов какого-либо блага уменьшается потребность в последующих единицах этого блага».[340]

Именно эти идеи послужили исходным пунктом так называемого «залпового» открытия предельной полезности, совершенного представителями австрийской и математической школ маржинализма. Хотя эти школы возникли одновременно, тем не менее развивались они самостоятельно, независимо друг от друга. В силу известных причин наибольшую популярность в последней трети XIX в. получили работы экономистов австрийской школы.

Напомним, родоначальником и руководителем этой школы был К. Менгер. В своей работе «Основания политической экономии» (1871) он дал наиболее глубокое и последовательное изложение теории предельной полезности. В основе этой