На протяжении своего рабочего времени Марк по большей части многозначительно кивал, бормотал «ага» или «понятно» и все знакомился и знакомился с основанными на рыночной механике и мнении собственника выкладками о том, как руководить вращением мира.

Однако по прибытии в Лондон Строу во время сеансов начал все активнее распространяться о природе своей бизнес-империи. С некоторых пор его стал крайне занимать новый филиал «Синеко», который он именовал не иначе как «Отделом зрения в корень». Марк полагал, что назначением этой новой службы станет раскрутка трескотни о некоем «особом видении» компании; что-нибудь про то, где и как надо черпать силы и использовать с выгодой для себя навыки по улучшению инфодоступа, и тому подобную белиберду. Помнится, в пору своей работы в кембриджской фирме по биогенетике Марк как раз занимался кропанием в меру абстрактных текстов о ценности инноваций.

И вот по мере того как Строу все дальше углублялся в разъяснения, Марк начал невольно задумываться, для чего это шеф укомплектовывает свой новый отдел дорогостоящими кадрами из сливок праздного класса цифровых сибаритов. Строу выискивал, выуживал и скупал все новых и новых мастеров кодописания из компьютерных служб, смуглокожих и раскосых специалистов из научных городков, разбросанных по третьим странам, асов биллинговых и дата-центров, обескровливая тем самым игровые и музыкальные сайты. По словам Строу, за один только прошлый месяц он нанял три сотни человек. Для пиар-отдела многовато. Марк проникался любопытством.

Вот и сегодня Строу живо волновался насчет этого «зрения в корень». Только теперь Марку показалось, что он именует его не «пиар-отделом» или там «службой», а Новой Александрией. Словно речь шла о каком-нибудь королевстве в духе Толкиена, где знание накапливается, складируется и оберегается, как золотые клады в подземельях гномов. Строу за разом раз повторял, что существует необходимость держать всю информацию консолидированно в одном месте; что любой, у кого есть доступ к этой информации, сможет делать совершенные по своей сути решения.

– Ты только представь себе, Марк, – мечтательно взывал с диванчика Строу, – все прочие операции, смазанные несовершенством рынков, затюканные бюрократами, устареют, станут не нужны. Одним махом! А упрочится одна лишь Новая Александрия. Мир изменится и никогда уже не будет прежним.

Марк уже давно минул ту точку, когда можно было сказать: «Прошу прощения, но что за хрень вы несете?» Однако даже для него существовал некий потолок, выше которого он уже не мог делать вид, что все понимает. Что это еще за «прочие операции», и как они могут смазываться рынками и затюкиваться бюрократами? Словечко бюрократ Строу запросто клеил любому представителю госсектора, от почтальона до президента.

– Звучит экстраординарно, Джеймс, – глубокомысленно изрек Марк. – Но честно говоря, я не уверен, что до конца понимаю ваши слова. С вашего позволения, я бы хотел, чтобы вы проговорили их еще на раз. Если можно.

Джеймс Строу на это проворно повернулся на своем диванчике и выгнул к Марку голову. Для своего немолодого возраста он был в хорошей форме, но такая змеиная верткость была под стать разве что совсем молодому человеку. Даже как-то полоснуло по нервам.

– Нет, Марк. Понять такое тебе не под силу. Во всяком случае пока. Уж извини. Есть нечто, что я до поры вынужден скрывать даже от тебя. У меня в проекте есть партнеры, поистине великие люди. Масштабные, с ви́дением, способные на риск, как мы с тобой. Но есть определенные правила, процедуры. – Пожимая плечами, он махнул у себя перед лицом рукой, словно признавая тот странный факт, что даже он, Джеймс Строу, вынужден терпеть над собой какие-то процедуры и правила.

– А впрочем, вот что, – подумав, сказал он. – Поехали-ка со мной на морскую прогулку. На следующей неделе. Место встречи – «Синеморье», а? К тому времени я, пожалуй, выхлопочу необходимые разрешения. Сумеешь вырваться?

«Синеморье». Яхта Строу. Ну наконец-то. Какой дать ответ: что надо бы свериться со своим графиком? Марк перед шефом всегда напускал на себя флер непомерной занятости какими-то сторонними профессиональными и интеллектуальными устремлениями. Однако сейчас случай был совсем другой; можно сказать, иное измерение.

– С превеликим удовольствием, Джеймс.

– Вот и отлично. – Строу поднялся с диванчика и, пройдя к письменному столу, ткнул кнопку громкой связи. – Гертруда, – сказал он строгим голосом. – Марк на той неделе едет со мной на морскую прогулку. Все формальности уладить. Скажем, на вторник.

– Во вторник у вас Бильдербергская конференция[32], сэр.

– Вот черт, – нахмурился Строу. – И надолго?

– Два дня в Абердине, сэр. Обратный вылет ориентировочно в четверг. Но не в Лондон, а…

– Да помню, помню, – желчно оборвал он. – Ладно. Тогда давайте на пятницу.

– Слушаюсь, сэр.

Из здания «Синеко» Марк выходил пружинистым шагом. Еще бы: приглашение на яхту было доподлинной сменой декораций и вообще правил игры. Свое приглашение на яхту Строу скупердяйски откладывал весь год, отпуская лишь реплики, что судно-де «отчалило на Майорку», но с таким видом, что у Марка разгорался по-детски жгучий интерес, который лишь подхлестывался фразой Строу насчет того, что «надо бы и тебя как-нибудь прихватить на борт». Однако до реального приглашения дело все не доходило; Строу словно томил тренера на медленном огне. И вот наконец желание обещало сбыться. Марка глубоко волновало уже то, что он присоединится к узкому кругу избранных, что коснутся своей дорогущей обувью сиятельной палубы той роскошной яхты. О «Синеморье» Марк читал в «Уолл-стрит джорнэл». Строу был не из тех, кто афишировал известность своей яхты, а потому ее журнальные снимки были только с изрядного расстояния. Тем не менее ходила информация о наличии на судне десятка палуб, двух вертолетных площадок, бассейна, теннисного корта, системы охраны от пиратов, а также команды итальянцев в белоснежных мундирах. А еще там были площадка для мини-гольфа, ботанический сад и анатомический музей.

Но уже через несколько часов пружинистость из шага улетучилась. Вечер выдался с коварным уклоном.

По дороге домой Марк зашел поужинать в какое-то заведение в Канэри-Уорф. Хорошие забегаловки были Марку симпатичны. Ему нравились душноватые, эконом-класса кабаки с меню на досках, запеленатыми в салфетки булками в корзинках, к которым на блюдцах подавались подмороженные шайбочки масла. Нравились и мрачновато-стильные заведения для гурманов, где среди приземистой мебели и мутноватых зеркал сновали озорные официанты и официантки, с которыми можно было непринужденно, а иной раз и игриво поболтать, впечатлить своим шармом, знанием кулинарных тонкостей и быстротой решений, выдающих в нем довольного собой и нежадного человека, которому не проблема потратить на себя за ужином сотню фунтов. Сидение в одиночестве в дорогом ресторане за чтением журнала или книги, вероятно, придавало ему солидности и загадочности (кто знает, что это за человек – может, бизнесмен высокого ранга, а может, и трагичный молодой вдовец).