– Причем то и другое реально было, я это помню.

Но и мужчин Сергей находил чем потешить. Новое ружье и рассказы о том, как он ездил на охоту на медведя, с демонстрацией клыков и когтей этого медведя, которые по жребию достались Сергею.

– Кто-то взял шкуру, кто-то взял мясо, – возмущалась хозяйственная Гуленька. – А Сергею досталась самая никчемная часть – клыки и когти. И он был этому только рад! Ему даже не пришло в голову заявить своим друзьям, что это несправедливо. И в этом он весь! Все для друзей, все для других, и ему это в кайф.

К тому, что в их просторной четырехкомнатной квартире постоянно кто-то ночует, Гуленьке тоже пришлось привыкнуть. А на первых порах она иногда пугалась, выйдя утром в одном халатике и наткнувшись на такого же полуголого человека, которого видела в первый и частенько в последний раз. Потому что друзья в жизни Сергея как легко появлялись, так же легко и исчезали. Гуля не понимала, как такое возможно. Лично у нее были всего две подруги, с обеими она дружила еще со школы. И ей казалось, что исчезни одна из них, вместе с ней исчезнет и часть самой Гули. А вот у Сергея было не так.

– Значит, и малознакомые люди в вашей квартире бывали часто?

В ответ Гуленька только горестно застонала.

– Толпы! Табуны! Стада!

– А кто из них мог взять нож?

Увы, этого она сказать не бралась.

– Все могли, – хватаясь за голову, плакала девушка. – Любой! Не знаешь, на кого и думать!

И это был ее неизменный ответ. А кто именно эти все, кто ходил в гости к Сергею, сказать было невероятно трудно, практически невозможно.

– Понимаете, нож этот у Сережи уже давно. Он его купил года два назад. Для Сережи – это очень большой срок. Честно говоря, я даже удивлена, как это он этот нож за все это время никому так и не подарил. Просили-то многие, а Сергей, если у него что-то попросят, обязательно уступает.

Но, видимо, именно этот нож нравился мужчине сильнее остальных. И хотя он уже несколько охладел к нему, но булатный клинок по-прежнему занимал в его сердце большое место.

– Но когда Сережа принимался его показывать, все возмущались… Мол, не новинка, чего мы тут не видели? Только если в компании был новый человек, тогда он мог восхититься.

Увы, новые люди в компании появлялись с завидной регулярностью. И с такой же завидной регулярностью Сергей демонстрировал этот свой нож вместе с остальной коллекцией.

– Но Сережа уже давно что-то ничего нового из ножей себе не покупал. У него новая страсть – охотничьи ружья. Так что к ножам он охладел. И когда он в последний раз показывал свою коллекцию, я даже не помню.

– Значит, нож мог пропасть и неделю назад, и месяц, и даже год?

– Ну, год все-таки вряд ли. Но месяц или полтора – это запросто. А мы бы этого и не заметили.

Это был тупик. Переписать, найти и допросить всех знакомых, кто бывал в гостях у Сергея за эти полтора месяца, было поистине каторжной работой. Гуленька сказала, что вечеринки у них дома Сергей закатывал чуть ли не каждые выходные. Летом реже, но гости приходили по старой памяти, частенько без всякого приглашения, и неизменно встречали самый радушный прием хозяина дома.

– Говорила я ему, не надо столько народу приваживать, не к добру это. Как будто бы не в своем доме живешь, а на постоялом дворе.

Конечно, при разговоре со своим гражданским мужем Гуленька облекала свои слова в куда более мягкую форму. Но даже в той форме они чрезвычайно бесили Сергея.

– Кричал на меня: «Это мои друзья! Как ты смеешь в чем-то упрекать моих друзей!» Прямо ненормальный какой-то становился, честное слово. И где сейчас его друзья? Никого и нету. Как прослышали, что Сергей за решеткой по обвинению в убийстве, только два-три человека самых близких позвонили, чтобы узнать, как дела. И еще Евдоким этот сказал, что адвоката нанял. А чтобы заехал кто-то меня проведать, нету никого. Зато, если Сергея отпустят, тут уж все они заявятся, чтобы его поздравить. А Сергей и не вспомнит о том, что они от него отвернулись.

Гуленьке было очень горько сознавать это. Но еще горше было думать о том, что Сергей может никогда и не выйти из-за решетки. Или выйти, но очень и очень нескоро. Лет этак через пятнадцать-двадцать.

– Ну, сколько ему могут дать? За два убийства-то? Неужели двадцать лет? Это ведь несправедливо.

– А как ты? Будешь его ждать?

– Ой, даже не знаю, – вздохнула Гуленька и откровенно призналась: – Мне ведь жить негде. Если бы меня оставили жить в этих хоромах на правах невесты, я бы, конечно, дождалась. Чего же не дождаться-то? Подумаешь, двадцать лет. Я и дольше ждала. Но если выставят, мне просто придется с кем-то познакомиться.

– А самой снять квартиру?

– Или купить?

– Ой, нет! – испугалась Гуленька. – У меня таких денег нету!

Ее можно было понять. Она работала учительницей, вела домоводство у девочек. Зарплаты, конечно, хватало на жизнь, но ни о каких серьезных тратах в виде ипотеки речи тут не шло. Приработку у Гуленьки тоже взяться было неоткуда. Она умела шить, вязать и вышивать чудесные салфеточки. Но о том, чтобы зарабатывать таким образом себе не жизнь, речи опять же не могло быть.

Управлять бизнесом Гуленька не могла в силу отсутствия у нее какого-либо понятия о том, как этот бизнес ведется.

– Сережа меня к своим магазинам и близко не подпускал. Когда я еще в самом начале заикнулась, что хочу ему помогать, сразу же расставил все точки. Я сижу дома, веду домашнее хозяйство, кормлю Ксению и жду его с работы. А он забивает мамонта и тащит его в дом, где кормит мамонтом нас с Ксенией и угощает всех своих друзей.

Кошка Ксения, о которой шла речь, подругам совсем не понравилась. Это был редкий, поистине уникальный случай антипатии к кошачьей породе. У подруг дома у самих жили две кошки – Фантик и Фатима. И поэтому ко всем кошачьим они питали самые теплые и даже нежные чувства. Но Ксения оказалась такой злобной врединой, что, как ни старались девушки, симпатии в своих душах они к кошке так и не обнаружили.

– А вот Сережа в Ксении души не чает. Видели бы вы, как он с ней возится. Иногда мне даже кажется, что он и меня терпит в доме исключительно с той целью, чтобы было, кому три раза в день готовить Ксении свежий завтрак, обед и ужин.

Ибо кошка получала на завтрак уху из свежей рыбки. На обед сырое мясо, пропущенное через мясорубку, потому что Ксении лень было жевать и она делала вид, что крупные куски мяса застревают у нее в горле, что она давится и задыхается. И вот самоотверженная Гуленька крутила для капризницы фарш из говядины, никакое другое мясо Ксения не признавала. Добавляла в него яичный желток, кучу всевозможных витаминов и пищевых добавок, которые покупал Сергей. И надо сказать, что шерсть Ксении, где она еще сохранилась, и в самом деле свидетельствовала о том, что жизнь у нее хороша и вольготна.

– И кто бы мог подумать, что такая страшная беспородная киска может быть окружена такой любовью.