Не помню, чтобы я когда-нибудь плавала в такой теплой воде. Вспоминаются навыки бассейна, должно быть, еще школьных времен. Ныряю с головой, выныриваю на поверхность, закрываю глаза, снова открываю, обжигаю их о заходящее солнце, окунаю в океан, мне хорошо, я будто заново родилась, воздух прохладнее, чем вода, и совершенно невозможно вылезти из нее.

Сколько времени я там провела?

И тут раздается голос Мари-Амбр, ставшей на удивление благоразумной.

— Девочки, как ни жаль, но надо ехать! Серван Астин позвонит в пансион, как только проснется, то есть как только здесь зайдет солнце. Нам надо пошевеливаться, особенно если хотим успеть выпить на дорожку.

Она бежит одеваться. Я замечаю, что и Элоиза уже вышла на берег, только я осталась в воде, и Янн продолжает смотреть на горизонт, на волны, на меня. Я едва различаю крышу машины, меня снесло немного в сторону. Янн шел следом за мной по песку.

Чего он здесь торчит? Я-то думала, что деликатный капитан подержит полотенце Элоизе.

Янн улыбается мне. Слышу, как вдалеке, у Ипоны, смеются наши девушки. Надеюсь, Амбр не развесила свою одежду на тики.

Янн молча раздевается. Медленно снимает шорты и футболку, не отводя от меня взгляда, как будто боится проглядеть волну, которая может меня унести. На мгновение останавливается передо мной в одних плавках, мышцы у него накачаны ровно настолько, насколько надо, он из тех мужчин, которые никогда не злоупотребляют спортом, но и не пренебрегают им. Хорош. Мои глаза невольно опускаются как раз до того места, куда не следовало бы смотреть.

Под неопреном недвусмысленно выпирает бугор.

Я из-за этого хлебнула воды. Мерзкой соленой тихоокеанской воды. Основательно хлебнула. Янн тем временем идет вперед, вода доходит ему уже до щиколоток, до колен, я вижу только выпуклость на его плавках, которую уже лижет волна.

Интересно, девушки у него за спиной подошли поближе, чтобы полюбоваться его задницей? Да нет, никаких истерических криков не слышно.

Янн приближается, вода теперь дошла ему до лобка, он продолжает идти, несмотря на то что волны стараются его оттолкнуть. И унести меня.

Я перестаю понимать. Я не понимаю.

До этого купания он при каждой встрече испепелял меня взглядом. Я была уверена, что он меня подозревает, я первая в его списке, он видит во мне лишь опасную убийцу.

Волны недостаточно сильны, чтобы меня защитить, Янн рассекает их, как разрезают ленточку.

Он в метре от меня. И все еще молчит.

Что он сейчас сделает? Обвинит меня? Задушит? Изнасилует?

Янн стоит неподвижно.

Волны хлещут меня по спине, любая может меня подхватить и бросить в его объятия.

Они не успевают это сделать.

Янн делает шаг вперед, я чувствую, как его торс прижимается к моей груди, его член — к моему животу. Я настолько ошеломлена, что замираю и никак не реагирую.

Янн медленно наклоняет голову, его губы ложатся на мои губы. И остаются там.

Я даю ему пощечину.

Янн на шаг отступает. Смотрит на меня долгим взглядом, потом уходит.

Никто ничего не видит. Кажется.

Я дергала Танаэ за руку:

— Пойдем!

— Уже поздно, — упиралась Танаэ, — и ты обещала маме, что никуда не уйдешь из «Опасного солнца».

— С тобой можно! Идем.

Танаэ вздохнула. Перестала орудовать тряпкой, оставила в покое маленьких тики из орехового дерева, на которых наводила глянец. Янн прислал ей эсэмэску, написал, что они вернутся не раньше чем через четверть часа. Серван Астин могла позвонить с минуты на минуту, Танаэ поручено было тянуть время.

— Майма, я должна оставаться здесь, мне надо…

Я начала злиться — да что ж она меня не слушает! Извернувшись, вытащила из кармана фотографию и сунула ей под нос:

— Узнаешь?

Танаэ замерла с тряпкой в руке. С открытым ртом. Онемевшая.

Я прояснила — на случай, если до нее не дошло:

— Это Титина! Титина, когда ей было тридцать. Ты ведь тоже уже видела это лицо, не станешь говорить, что нет?

Танаэ прикрыла рот пропитанной воском тряпкой — идиотский рефлекс.

— Нет… я… может быть… но…

Я знала, что теперь она не могла отказаться пойти со мной.

— Идем! Я тебе его покажу, это совсем рядом! Серван Астин

— Алло, алло! Это рай? Вы уже все легли?

— Нет, — отвечает робкий голос.

— Кто это?

— Это По.

— По?

— Дочка Танаэ, хозяйки «Опасного солнца».

— И ты еще не в постели? Я думала, на твоем острове спать ложатся с курами, а встают с петухами. Моего-то петуха зовут Самсунг Гэлэкси, и он пропел здесь в пять утра, так что позови мне dream team[22].

— Мадам, здесь никого нет.

— Это как?

— Только моя сестра Моана. Она рядом со мной.

— Пусть они мне перезвонят! Пусть перезвонят побыстрее, как только вернутся. Пока я не взорвала Хива-Оа, как Муруроа или Фукусиму.

— Ну так что скажешь? — Я еще раз помахала фотографией перед глазами у Танаэ и повторила: — Ну что — не она?

Мы всего-навсего вышли из пансиона, прихватив по карманному фонарику, и прошли несколько сотен метров в сторону порта.

— Это… да, удивительное сходство, — признала хозяйка «Опасного солнца».

Сколько можно притворяться!

Обозлившись, я заорала:

— Это не сходство! Это она! Посмотри на ее глаза, рот, овал лица — никаких сомнений. Это Титина в молодости!

Танаэ снова всмотрелась. Над портом Тахауку дул легкий ветерок, снизу доносился плеск воды о борта пришвартованных катеров. Редкие машины, от которых только фары и видны были, на мгновение освещали откос и дальше катили к деревне.

Наши два фонаря ослепляли каменную статую.

— Ты права, — признала наконец Танаэ. — Это она. Моделью послужила Мартина.

Фонарики слегка подрагивали в руках, но серый тики глядел на нас холодно и бестрепетно. Можно было подумать, что это памятник для склепа, заказанный женщиной за сорок лет до смерти, когда она была красивой.

Каменные цветы — погребальный венок.

И не было никакого ответа на вопрос.

Почему у этого тики, изваянного всего два месяца назад, лицо Мартины, каким оно было за сорок лет до того? У Клем в тумбочке лежала фотография молодой Мартины. Клем не раз проходила мимо этого тики, она, конечно, тоже узнала…