Он смотрел на нее, любуясь, будто только что своей рукой вознес на пьедестал. А ей там, в заоблачной выси, было зябко и жутко, и ветер завывал вокруг. Подавив неясную обиду, Зоя возразила, что не вся ведь молодежь такая; вот у нее дочка – старшая, добавила торопливо, – такая умница, институт закончила, сейчас за границей. В школе лучше всех училась. Гены ведь все равно передаются, даже если сам в жизни не всё успел. Она будто бы старалась ему доказать, что у нее есть чем гордиться по-настоящему. Лев Давидович слушал с интересом, расспрашивал, но видно было: он все равно жалеет ту хорошенькую темноглазую восьмиклассницу, которую сам и придумал.

В Вязьме стал подсаживаться народ, и в коридоре сразу сделалось тесно. Лев Давидович предложил выйти на воздух, но Зоя отказалась: надо идти за пальто, греметь дверью, а там небось уже спят все. «А я покурю», – сказал он. В открытую дверь дышала стужа, и Зоины ноги вмиг покрылись мурашками. Она тихо проскользнула в купе, где оставила включенным свой ночник наверху. Забралась на полку, укрылась тонким шерстяным одеялом. Спать не хотелось, в голове гудело невнятное эхо их беседы. Вот, значит, какой он ее считал. Особенной. Она бы тогда умерла от счастья, если бы узнала. А сейчас – только пустота.

Поезд снова катил по заснеженным равнинам, приближалась полночь, а Зоя все никак не могла уснуть. Полистала лежавшую на столе газету с неразгаданным кроссвордом. Человеконенавистник. Это легко: мизантроп. Наука о грибах, девять букв. Должно быть что-то латинское. Что-то-логия. Как по-латыни гриб? Юра бы сказал – он вечно решал эти кроссворды и провозглашал на всю комнату: «Приток Енисея, семь букв. Ту-ру-хан». «Туухан, – радостно повторяла Яся и тыкала пальчиком в клетки. – А вот сюда напиши». Готова была часами сидеть, склонившись вместе с ним над столом, в рот ему смотрела, а он ее бросил. Что же это все-таки за наука? Логос – слово. Ключевое понятие в Ренессансе. Что сейчас об этом думать? Старая любовь должна остаться в прошлом.

Утром они снова встретились, но получилось скомканно, на бегу: надо было сдавать белье, одеваться – стоянка всего несколько минут. Он вынес им чемодан, помог спуститься Леночке и крепко пожал своей пятерней Зоину руку в варежке. Поезд тронулся, и через пять минут от него не осталось и следа, лишь звучала в голове задумчивая, в миноре, песенка про голубой вагон.

Пансионат и правда стоял в лесу. Автобус, свернув с шоссе, долго петлял по узкой дороге, над которой склонялись опушенные снегом ветки берез. Здесь было гораздо теплее, чем в Москве: слабый морозец, казалось, совсем недавно схватил подтаявшую землю, и натопленный салон потряхивало на затвердевшей грязи. Зою начало укачивать, и она с облегчением перевела дух, когда за окнами показались двухэтажные кирпичные корпуса, напоминавшие пионерлагерь из ее детства. Даже пахло внутри знакомо: столовской едой и чуть-чуть хлоркой – то ли из бассейна, то ли от намытого плиточного пола. Заселились быстро; успели даже на завтрак в гулкий, с бетонными колоннами зал, где из кадок, придвинутых к батареям, свисали изумрудные перья папоротников. Зое хотелось скорее на воздух, подальше от духоты казенных помещений. Она спросила у дородной, крашенной в темную сливу регистраторши, где можно взять напрокат лыжи. «Вы бы подождали пару деньков, – ответила та. – У нас такая оттепель была, там, небось, растаяло всё». А и правда, подумала Зоя, огорчившись. Ну, может, хоть так погуляем? Сауну – на вечер, в бильярд можно и потом, если погода испортится. Ведь такое солнце! Она кинулась тормошить детей, прилипших к игровым автоматам. Леночка согласилась охотно, ее брат поначалу хмурился и протестовал, но, выйдя на улицу, невольно заразился их настроением. Величественный сосновый бор подступал почти вплотную к пансионатским корпусам, и тропинка вела от крыльца в самую чащу.

– Там, наверное, волки водятся, – заявил Максим с нарочитой серьезностью, и девочка крепко ухватилась за Зоину руку.

– Не бойся, – сказала Зоя ласково. – Никого там нет.

Над высокими кронами сосен висели облака, такие же белые, пухлые, как свежий снег на обочинах. Он выпал, должно быть, ночью: им долго не попадалось на пути ни единого следа, ни птичьего, ни человечьего. А потом из кустов вдруг вывернула лыжня.

– Это, наверное, охотники, – не унимался мальчик. – Волков ищут.

Или лесники, подумала Зоя. Хрустальная тишина вокруг завораживала ее, но все-таки приятно было знать, что в лесу ты не один.

Они дошли до развилки. Лыжня уводила влево, где тропинка была поуже, и Зоя, поколебавшись, свернула туда же. Сосны понемногу редели, сменяясь темноствольными деревьями с пышной, седой от снега кроной. Наконец расступились и они, открыв взору широкую поляну. Ее сахарная белизна на миг ослепила Зою. Посреди поляны торчал голый ствол, будто обуглившийся от удара молнии; его тень падала на землю, как стрелка часов. Зоины глаза по-прежнему слезились, и ей чудилось, что снег переливается всеми цветами радуги, а выше, над обрубком погибшего дерева, висит солнечное гало.

– Смотрите, как красиво, – шепотом сказала она.

Почему-то вспомнились брейгелевские «Охотники на снегу»: те же резкие контрасты, то же ощущение простора и величия природы, на фоне которой люди кажутся маленькими и безликими. Но зеленоватое небо с картины не излучало сияния – оно было таким же холодным, как и всё Северное Возрождение.

Обогнув поляну, заросшую по краям высоким бурым кустарником, лыжня снова углубилась в лес. Здесь уже не было тропинки, и ноги проваливались в снег, неожиданно глубокий для недавней оттепели. Надо возвращаться, решила Зоя. Они выбрались к поляне и двинулись было тем же путем, но тут ей пришло в голову, что можно ведь срезать напрямую. Обугленное дерево и пугало ее, и манило. Солнце зашло за облако, и в мягком, рассеянном свете стали видны два березовых ствола чуть поодаль, тоже без веток, будто высохшие.

– Ну, пойдем, – Зоя протянула девочке руку.

Она шагнула вперед – поначалу опасливо, но снегу оказалось немного. Наверное, лыжнику тоже не хотелось нарушать этой белизны, идеально ровной, как туго натянутая простыня или скатерть, на которой возвышались одинокие…

– Эй! – заорал Максим. – Там вода!

Зоя, вздрогнув, обернулась. Цепочка их следов чернела, словно простыню кто-то прижег окурками. Страх накатил ледяной волной, и она метнулась назад, увлекая Леночку за собой. Наискосок, к берегу – она уже понимала, что это берег и что высокие сухие травы вокруг – камыши. Под сапогом чавкнуло, она шарахнулась в сторону и услышала короткое отчаянное «Мама!»

Медленно и беззвучно, как в тягучем ночном кошмаре, ноги девочки уходили в черную топь, пока подол шубки не коснулся земли. Максим что-то крикнул, и Зоя, очнувшись, схватила ее за обе руки. Дернула что есть силы, потом еще и еще. Под ней самой уже хлюпало, и с каждым рывком трясина засасывала ее всё сильнее. «На помощь!» – голос прозвучал сдавленно, слабо. Набрав полную грудь воздуха, она крикнула снова, и где-то вдали откликнулось эхо. Оно повторилось несколько раз, как в глубоком ущелье, только звуки теперь казались другими. Лишь когда они стали приближаться, Зоя поняла, что в лесу кто-то есть. А это значит – им не дадут пропасть.