Сорелл возник из ниоткуда: дамба закончилась, и сразу – знак «шестьдесят», и телеграфные столбы над низкими домиками, а напротив – бескрайние соломенные поля. Через пять минут я уже парковалась в тени косматого дерева, и под колесами хрустела бурая хвоя, почему-то пахнущая лимоном.

– Я скоро, – пообещал Берни. – Не скучай.

Я ответила: «Take your time», – словно и сама была из местных, расслабленных, никуда не спешащих островитян, которые это время и вправду берут и тратят щедро, как деньги с кредитки. Правда, здесь, за городом, мне и не хотелось спешить. Все наши автошкольные вылазки обладали этим волшебным качеством: время в них растягивалось и будто бы густело. Каждую минуту вокруг что-то менялось – дорожная обстановка, пейзаж за окном – и, вернувшись домой, я удивлялась тому, как мало оборотов успела сделать минутная стрелка.

В ожидании Берни я прошлась до ближайшего перекрестка. Это был, судя по всему, самый центр городка, с банком, супермаркетом и видеопрокатом. Большой дорожный указатель на углу предлагал нелегкий выбор: направо – в Порт-Артур, налево – в национальный парк Фрейсине. «Фрейсине, Луи-Клод, – услужливо подсказала память и продолжила цитатой из энциклопедии: – французский мореплаватель, исследователь Новой Голландии и Вандименовой Земли». От цитаты повеяло духом дальних странствий, и я ощутила себя былинным богатырем на распутьи, хотя без коня могла попасть разве что прямо – в «Макдональдс». Неужели настанет день, когда я смогу запросто, как в кино, взять ключи и сесть в машину? Берни не раз хвалил мое вождение, но здесь так принято было – хвалить: за беглый английский, за шарфик, за вкрученную лампочку; стоило же мне заикнуться насчет экзамена, как он отвечал: «Рановато, надо еще поездить». Его трудно было заподозрить в лукавстве, и все же мне казалось, что он не зря оттягивает момент нашего расставания. Когда мы менялись местами, чтобы ехать домой, он тут же заваливал меня новыми вопросами. Ему, как любознательному пятилетке, было интересно всё: отчего бывает цунами, как устроен Интернет и что будет, если изменится наклон земной оси. Порой мне приходилось даже брать тайм-аут, чтобы найти точный ответ. Но между этими уроками он никогда не звонил просто так, чтобы что-то спросить, и не предлагал встретиться где-то еще. Я обронила как-то: «Тут в феврале будет лодочный фестиваль – собираешься идти?» Берни смутился и промычал что-то невразумительное, будто я вторглась своим вопросом в какую-то неудобную, приватную область. Я вспомнила Ленькину зеленоглазую блондинку на качелях и подумала: как хорошо, что я с самого начала решила не пользоваться духами в дни наших уроков.

Когда я вернулась к машине, Берни уже грузил на крышу свою новую игрушку. Он беззаботно насвистывал – значит, съездили не зря. Можно было бы сказать сейчас, пользуясь моментом: давай я поеду и обратно тоже, я не устала. Огорчится ли он? Напомнит про уговор? Я смотрела, как он, поводя плечищами, втискивается на сиденье, отрегулированное под мой рост, и снова чувствовала себя виноватой. Мы так давно не виделись, ему наверняка захочется о многом поговорить.

Скрипучий седан выбрался на шоссе, и городок исчез так же внезапно, как появился. Впереди, над дамбой, набирал высоту пассажирский самолет, блестя на солнце белоснежным боком.

– Сейчас развернется, – нарушил тишину Берни, – и полетит на материк. А иногда они не разворачиваются, а сразу в нужную сторону взлетают. Это же из-за ветра, да? По ветру лететь быстрее.

– Наоборот, попутный ветер на взлете только мешает. А вот встречный увеличивает подъемную силу. Ты разве змеев не запускал в детстве? Тут почти то же самое.

– Да, точно, – он улыбнулся мне, на миг оторвавшись от дороги. – Ты ведь всё знаешь про ветер. Как, кстати, твоя работа? Долго еще осталось?

Я ответила уклончиво: да, конца-края не видать. Упоминание работы потянуло за собой слишком много личного – и делиться не станешь, и в себе носить тяжело. Беззащитное розовое пятнышко на стыке кадров; Мишель, напряженно кусающая ногти. Еще лошадь какая-то. Может, Берни что-нибудь знает про нее? Вдруг история и правда мелькала где-то.

– Нет, – ответил он, – не слыхал. А что?

Какая-то нотка в его голосе, выдавшая осторожную заинтересованность, понудила меня начать рассказывать – нарочито легкомысленно, со смешком. Вот, мол, уже заказы пошли, так можно и бизнес наладить.

– Но ты ведь не собираешься этого делать, верно?

– Открывать бизнес?

– Нет, фотографировать этот двор.

– А почему бы и нет?

– У тебя могут быть неприятности.

Со стороны мы, должно быть, напоминали голливудских гангстеров, особенно Берни в своих массивных темных очках. Машина летела над самой водой, как гидроплан, хотелось петь, смеяться и дурачиться, хлопать подельника по плечу и чокаться банками с пивом.

– Какие неприятности? Поймают и посадят в тюрьму?

– Ну, например.

– Но ты ведь меня вытащишь.

В ответ он лишь неодобрительно хмыкнул, но по безотчетному движению массивной челюсти я поняла, что он и вправду вытащит – даже если ему придется для этого прочитать весь Уголовный кодекс.

Было около девяти вечера, когда я наконец решилась. Номер был записан на обратной стороне конверта, в котором я получила фотографии из печати: я схватила первое, что попалось под руку, до того меня взволновала эта мысль – поискать в телефонной книге фамилию Люка. И вот теперь номер передо мной, а я никак не могу придумать, что скажу ему. Позвать Мишель? Поблагодарить за диски? Я ведь еще не послушала ни одного. Глупо рассчитывать, что он сам завяжет разговор. Но как хочется услышать хотя бы слово.

Где-то в глубине их дома (в гостиной? в прихожей? Я не успела рассмотреть) раздаются два коротких звонка, потом пауза, и снова. Сердце мое бьется такими же сдвоенными ударами, только гораздо быстрей. В трубке щелкает: «Алло!» – голос Мишель. Надо нажать отбой, но мне чудится музыка на заднем плане, и я силюсь понять, похожи ли эти звуки на валторну.

– Привет, – мозг включает автопилот, голос у него ровный, как и положено роботу. – Это Яра. Извини, я мобильник куда-то засунула, а в нем был твой номер. Вот нашла домашний. Ты мне не звонила?

– Нет, – она отчего-то смущается.

– Ну ладно. Я просто хотела сказать, что, возможно, я смогу вам помочь со съемкой. Надо только убедиться, что там подходящие условия.

Она рассыпается в благодарностях, потом спрашивает что-то; я выдерживаю паузу, сколько могу, и вслушиваюсь в звуки их дома.

– Хэллоу, – тянет Мишель вопросительно, нараспев.

– У тебя там что-то играет?

– Это папа, – отвечает она, и моя щека, прижатая к трубке, теплеет, будто ее коснулся солнечный зайчик.

Съемочной погоды пришлось ждать долго. Дни стояли тихие и душные, и в небе, затянутом горькой дымкой, рокотали пожарные вертолеты. А потом налетели штормовые ветра. Я выходила на пляж, заткнув уши Бетховеном, и смотрела, как рассыпаются брызгами потемневшие волны. Лишь в последних числах января к моим воротам подкатил серый «фордик», угловатый, как спичечный коробок. Джейк выбрался с водительского места, чтобы помочь мне погрузить вещи.