Хвост Даф оказался лошадиным – таким же легким и длинным,как ее волосы. «Это еще ничего, даже романтично где-то», – подумал Евгеша небез зависти и переключился на Петруччо. Оказалось, что Чимоданова природаобременила маленьким непоседливым обрубком, какой бывает у бесхвостой обезьяны.

«А что у Буслаева?»

Ага! Хвост у Мефа был прямой, длинный и склонный кполосатости. Тигр.

«Лошадь и тигр, по-моему, нормальное сочетание», – подумалЕвгеша, увлекавшийся некогда гороскопами. Одновременно он поймал себя на том,что боится оглядываться. Вдруг его собственный хвост окажется ослиным?

Евгеша не заметил, как перед ним вырос бесхвостый обезьянЧимоданов. Он наклонился и оказался вдруг так близко, что Мошкин сумелразглядеть поры на носу врага и застрявший кусок яичницы между глазным зубом иодним из его соседей.

«Что он от меня хочет? Надоел – прямо тошнит!» – подумалМошкин. Ему хотелось забиться в угол и читать. Больше ничего. Чтобы не быломельтешащих, надоевших людей и комиссионеров.

– Ау, гараж! Я с кем разговариваю? Ты меня слушаешь, нет? –завопил Чимоданов, размахивая перед глазами Мошкина ладонью.

Взгляд Евгеши беспомощно сместился вниз. Вьюга за окномзавыла потерявшимся псом. Рамы задрожали. Бедного Мошкина заштормило. СущностьПетруччо окончательно слилась для него с сущностью обезьяны.

– Блоха… Нет, рукой не надо! Выкуси ее зубами, – сказалЕвгеша, сочувственно протягивая руку к подмышке Чимоданова.

Петруччо ударил его по ладони.

– Ты что делаешь? Заболел? Топай к своей Нате! Я видел: тыцеловал вчера стул, на котором она сидела!

– Что? Правда, стул? Сиденье или спинку? – заинтересоваласьУлита, обожавшая, как известно, романтичные подробности. – И почему все самоехорошее достается всегда стулу?

Мошкин застыл, как человек, которому загнали под лопаткунож. Это было уже слишком. Хвосты разом исчезли.

– Чимодан! Ты… ты… ты… – выпалил Мошкин, замахал руками ивыскочил из приемной.

Петруччо крайне удивился:

– Что «ты… ты… ты»? Ну «я, я, я»! Уже и правды нельзясказать? Что за бешеный собак его укусил?

– А ты не лезь в его дела, – сказала Даф.

– При чем тут его дела? Да он глаз с нее не сводит! Вчеравесь вечер разглядывал ее отражение в подсвечнике. Видно, неудобно было в упорпялиться. И еще он украл у нее перчатку! Помните, Ната вопила, что не можетнайти, а Зудука видел ее в комнате Мышкина! Ну он после этого нормальный, нет?

– Все, что происходит между двоими – нормально. Ненормально– это когда третий начинает совать нос, – отрезала Даф.

Чимоданов оскорбился.

– А-а-а! Светлая! Ты меня достала! Я подошлю к тебе стопластилиновых человечков с отравленными булавками! – заявил он. Это была егопостоянная угроза.

Даф вздохнула.

– Милый Петя, твоя склонность к вербальным оскорблениям –свидетельство некрофильских тенденций в поведении. В свою очередь, упомянутыенекрофильские тенденции в поведении говорят о двух вещах: недоразвитии корыголовного мозга и запоздалом младенческом инфантилизме!

Чимоданов некоторое время осмысливал сказанное. Так и неосмыслил, но на всякий случай повторил:

– Все равно подошлю человечков!

– Только сначала подошли их ко мне!.. И сам приходи с ними!– хладнокровно сказал Меф.

Петруччо быстро взглянул на него. С Буслаевым он понекоторым причинам дальновидно не связывался. Рассерженный Меф мог, сам того нежелая, размазать его по стене слоем не толще пяти миллиметров. И его, и егопластилиновых друзей. Такой аккуратный бутерброд на тему человека.

– Я – что? Я так просто, – пробурчал он и улетучился.

Даф некоторое время потопталась, ощущая внутреннийдискомфорт, а затем отправилась отыскивать и утешать Мошкина. Ей было его жаль.Школа света есть школа света. «Ну, конечно… Из чужой ноги занозы вытаскиватьвсегда приятнее, чем из собственной!» – хмыкал по этому поводу Меф, отравленныйцинизмом Эди Хаврона.

Гулять с Даф по московским улицам было одно наказание. Онавечно отыскивала несчастненьких и принималась им помогать. Несчастненькие этоинтуитивно ощущали и тянулись к ней косяками. Бездомные собаки, побитыепьянчужки, нюхающие клей подростки, выпущенные досрочно уголовники и несчастныевлюбленные – все находили у Даф утешение. Редкая прогулка с Даф обходилась безтого, чтобы к ним не подошел малоадекватный тип и, кося лиловым глазом, нерассказал бы про стерву-жену, которая отправила его в психушку, а пока онлежал, выписала его из квартиры. С одной стороны, типа как будто было жалко, ас другой – Меф интуитивно ощущал, что перебивать его не стоит: может укусить занос.

Если же несчастненьких поблизости случайно необнаруживалось, Даф вполне могла отправить Мефа помогать какой-нибудьстарушенции поднимать на пятый этаж телевизор. И это при том, что старушенцияявно опасалась Буслаева, прятала от него ключи и не отрывала глаз от коробки.

– Она же меня боится! Ей небось казалось, что я этоттелевизор ей сейчас на голову опущу и квартиру ограблю! – говорил Меф.

– Ничего-ничего… Терпи! Делать добрые дела все равнополезно! – отвечала на это Даф.

Сейчас она нашла Мошкина у него в комнате. Евгеша сидел надиванчике, обняв колени, и раскачивался. Рядом лежал вафельный торт со следамизубов на шоколаде. Заметно было, что Евгеша уже утешился сладеньким.

– Привет! – сказала Даф, делая вывод, что Мошкин переживет иэтот пинок судьбы.

«Пожалуй, Меф прав. Профессиональные несчастненькие, онисамые живучие. Их хлебом не корми – дай только помучиться», – подумала онагрустно.

– Привет! Торт будешь? – сказал Евгеша, любуясь лошадинымхвостом Даф.

Даф кивнула. Мошкин стал ломать торт. Он съел еще куска два,напитался жирами и углеводами, и из него вдруг полился нескончаемый поток речи,прерываемый лишь риторическими вопросами. Даф, страдая, уже косилась на часы,как вдруг Евгеша прекратил жаловаться на судьбу и рассказал ей и о Депресняке,за которым гнались златокрылые, и о Мистическом Скелете Воблы у кота в зубах.

– Я действительно это видел, да? – спросил он под конец.

Даф подавилась вафельным тортом и едва не отправилась в Эдемс рейсовым автобусом. Она поняла!

* * *