– Я согласен выкупить у бедняги Костровой колдовские книги, магические вещи и запасы зелий, – потер руки с довольным видом Шкурин. – Признаю, что зелья старая Кострова варила неплохо. Постараюсь выведать рецепты и отдам в ваши руки, – учтиво поклонился он Дарье Романовне, приложив руку с перстнями к сердцу.

– С ума сошла – вступаться?! – дернув Вику за рукав, зашипела на нее ведьма Тамара. – Гробить свою жизнь ради уже изгнанной из Ведьмовства – безумие. Сядь и молчи!

– Но ведь ведьма не сможет прожить без магии, она умрет от тоски, ее уничтожат эти Шкурины, – тихо сказала Виктория, опускаясь обратно на стул. – Лиля – моя подруга детства…

– Поучись выбирать подруг, – фыркнула ведьмочка, сидящая с ней рядом. – А то мы на шабаш едем, и вдруг Лилечка нас снова шокирует: кидает в наше интернет-сообщество клич: «Как выглядит Морок?» Сначала сверкает белым халатом в аптеке – и вот еще один способ привлечь к себе побольше внимания…

Веселье за столом продолжилось, хотя многие беспокойно поглядывали по сторонам в ожидании опасного гостя. К четырем ночи костры вдруг тревожно полыхнули ярким пламенем, взметнув снопы искр в темноту. С окрестных кустов вспорхнули в небо стаи испуганных птиц, по водной глади Волги побежали быстрые волны.

Раздался крик:

– У подножия горы сработали охранные обереги, но сюда все равно кто-то прорывается! И это не человек! Он идет через астрал…

– Морок! Идет Морок! – зашумели собравшиеся.

К Дарье Романовне подбежали охранники – ведьмаки покрепче, сразу же выставив вперед охранные обереги, будто ожидали нападения.

– Пропускайте гостя дорогого! – приказала Верховная ведьма, с приторной улыбкой разводя руками.

Ведьмовство повскакало с мест, однако из-за стола никто не посмел рвануться, чтобы не продемонстрировать другим свою панику.

Поначалу была тишина, потом в ночной темноте раздался громкий треск и серебряные искры полетели в разные стороны, а на землю рухнула фигура. Улыбка медленно сползла с лица Верховной ведьмы, когда она увидала совсем не Егора Бертилова, а собственного секретаря Диню Ливченко. Домовой то и дело нервно поглаживал макушку, словно желая удостовериться, что на ней больше нет рогов. От них, как и от хвоста, он и вправду уже избавился, но присутствующие все равно узнали его с трудом. Весь Диня был облеплен чем-то белым: то ли пухом, то ли снегом. Карманы некогда шикарного костюма, порванного в клочки, оттопырились. При малейшем движении из рукавов и штанин сыпались сверкающие камешки.

Ведьмовство с облегчением выдохнуло. Послышались смешки.

– А вот и великий блогер тайного мира. – Дарья Романовна тоже улыбнулась уголком рта, остальные ведьмы, как по команде, грохнули издевательским хохотом и аплодисментами. – Но на должность моего секретаря больше не рассчитывай. Разве что для придворного шута теперь подойдешь, но я такой должности при своей резиденции не держу.

– Я несу… важные сведения, – просипел Ливченко, с вызовом осмотревшись по сторонам ошалелым взглядом. – Очень… важные. И никто из всех них, – он ткнул трясущимся пальцем в окруживших его ведьм, – не знает того, что знаю я… Потому что секретарь-домовой в сто раз ценнее любого колдуна, и некоторые это поймут, когда… – Он закашлялся и кашлял долго, отплевываясь белым пухом.

– Я гляжу, ты пережил большие потрясения за последние дни. – Верховная сделала знак, и Дине поднесли бокал с питьем, который он жадно осушил до дна. – Где же ты валялся, Ливченко, если весь в пуху и бриллиантах?

– У меня… очень важные… сведения… – Едва переводя дыхание, домовой принялся вытаскивать из карманов сверкающие камешки и золотые монеты, роняя их на землю.

– Это тролльское золото, – спокойно сказала Верховная, но глаза ее нервно прищурились, и в них промелькнула тревога. – Да говори уже, что стряслось!

– Оно – мчалось… Чхе! – Домовой оглушительно чихнул, и белые хлопья взметнулись с его волос и плеч. – Они – летели… чхи… эти – ползли… в Москве м-метель… и ковер, ачч-хи… и она… Она!

– Очень информативно, – проворчала Дарья Романовна. – Даже для придворного шута это перебор, Ливченко.

Однако домовой уже не слышал ничего. Он лежал в траве и оглушительно храпел.

Растолкать Диню не представлялось возможным, и ведьмовская компания притихла в ожидании рассвета и новостей.

Пробуждение было странным, непривычно спокойным.

Громкий и яркий сон отгремел и забылся, и теперь Егору казалось, что он плывет на спине по бассейну Носферона, раскинув руки. Вода неторопливо несла его, чуть покачивая, обволакивая тело теплыми волнами. И исцеляя от чего-то, чего он не помнил.

Еще пара минут – и раздастся вопль.

Неважно чей. Ада Фурьевна завопит: «Берти-и-илов!!! Почему вы до сих пор не на лекции по носфераторике?!» Или физручка Фильда Брановна рявкнет: «Аршш!!! Грххмм!..»

Главное, что здесь и сейчас у него есть эти драгоценные минуты покоя и счастья. Та безмятежность, когда ты еще студент, когда можно хохмить и дурачиться на лекциях, а потом отрываться всю ночь на вечеринке и заявиться в общагу под утро, услышав от Буяна Бухтояровича: «Это чтось за вражина тута крадетси? Вот яко тресну гардеробом по балде, и будемши знать, как самого Грозного сумарочить!»

Егор счастливо вздохнул, вспомнив, как они с компанией троллей-однокурсников пытались укрыться от охранного домового непроглядом, но потерпели поражение. Он будто вновь услышал собственный героический вопль: «Уходите огородами, братья, я прикрою!» А потом юные тролли, спасаясь от охранника, как бешеные, мчались по коридорам. В спешке Бертилов умудрился перепутать этажи и ворвался в комнату спящих девочек-кикимор. От квизга в голове звенело целую неделю, и звенело громко, прямо как сейчас…

Волны необычного тепла и покоя захлестывали, вода в бассейне качалась все сильнее, словно рядом плескалось не меньше сотни буйных однокурсников. Но почему тогда он не слышал их голосов?

Нужно было пересилить себя, окончательно проснуться и разобраться, в чем дело.

Егор, с сожалением расставаясь с безмятежной дремой, приоткрыл один глаз, разлепив ресницы.

Он был не в спортзале.

Никаких бликов зеленой воды, играющих на кафельных стенах, – зато золотые зайчики солнца трепещут на обоях. И это не общага Носферона: там нет обоев – вместо них на каменных стенах пестреет летопись студенческих философских умозаключений, и автор многих изречений – сам Бертилов.

Незнакомая комната, где он валяется в чужой кровати, застеленной бельем с диким рисунком из желтых роз.

Хозяева этой комнаты любят роскошь и классический стиль – помпезная лепнина на потолке, натюрморты в золотых рамах на стенах, дорогая мебель, стеклянный сервировочный столик, на котором, как монумент, возвышается пустая бутылка из-под жуть-колы…