на какие телевизионные шоу, не любит давать интервью. Но. Если это касается Цискаридзе, она приходит обязательно, чтобы меня поддержать и сказать очень ценные для меня слова.

Слышать из уст Винер – выдающегося тренера, уникальной личности – о себе как об одном из самых талантливых артистов современности, чье творчество она очень высоко ценит, – это же, как говорится, еще надо пережить. Тем более что Ирина Александровна, известная независимостью и бескомпромиссностью, «пленных не берет».

16

Свой 17-й сезон 2008/2009 в Большом театре я начал в привычном режиме нон-стоп. Открыв его «Корсаром», я сгонял в Милан, чтобы станцевать там благотворительный концерт, оттуда махнул на выступление в Донецк. Потом исполнил все свои афишные спектакли в ГАБТе.

Далее шел юбилей – 50 лет творческой деятельности Е. Максимовой и В. Васильева. Я подошел к Екатерине Сергеевне: «Ну что, будем делать все старое?» Там в обойме стояли «Щелкунчик», «Жизель», «Анюта» и гала в конце. Я говорю: «Екатерина Сергеевна, есть интрига! Вы дадите „Щелкунчик“ Овчаренко, а я введу в „Жизель“ любую вашу ученицу». Екатерина Сергеевна засмеялась: «По рукам!»

Но последнее слово было за Васильевым. Он позвонил: «Я согласен на Овчаренко в „Щелкунчике“, но тогда в гала ты станцуешь с Артемом мой новый номер на Сороковую симфонию Моцарта».

Владимир Викторович сочинил «Аlter Ego». Уже в сентябре мы стали его репетировать во МГАХ. По технической сложности – что-то запредельное. Васильев, зная мои возможности, придумал такие комбинации, что станцевать это кому-нибудь другому на уровне оказалось бы очень сложно. А я еще должен был обучить Овчаренко…

День начинался так: мы с Артемом в зале МГАХ делали класс, затем репетировали «Щелкунчик», а потом приходил Васильев, и мы работали над «Аlter Ego».

В один из таких дней позвонил Л. Т. Жданов, сказал, что хочет меня поснимать. Леонид Тимофеевич в связи с преклонным возрастом уже не преподавал в школе, он вновь занялся фотографией. На основе его, ждановского, самого большого в мире частного архива балетной фотографии – более 250 тысяч единиц хранения! – в 2007 году был создан фонд «Новое Рождение искусства», основателем которого стал юрист по образованию, эрудит и меценат И. Ю. Жигачев.

Игорь Юрьевич был человеком широким по натуре, но очень избирательным. Влюбившись в творчество Жданова – непревзойденного фотографа, а через него в балет, он спонсировал оцифровку его архива, проведение многочисленных фотовыставок, создание цикла фильмов для Интернета «Жить балетом», посвященного АРБ им. А. Я. Вагановой. И дарил все это академии с радостью, безвозмездно.

Жданов как фотограф, создавший летопись Золотого века Большого театра и не только, тоже был человеком очень избирательным. Он далеко не всякого артиста снимал. В объектив его легендарного старенького Nikon’а попадали только «первачи», начиная с М. Т. Семёновой, чьим партнером он был, являясь солистом ГАБТа, Г. С. Улановой – соседки по дому на Котельнической набережной, – М. М. Плисецкой, Н. Б. Фадеечева и далее имена только такого уровня.

Последние снимки, которые Леонид Тимофеевич сделал до нашей с ним встречи, относятся к 1980-м годам – это Московское хореографическое училище. Он там преподавал классический и дуэтный танец. Но потом Жданов положил свой знаменитый Nikon на полку на долгое время. В школе в те годы вообще никто не снимал, потому у меня практически нет никаких фотографий в пору ученичества. Вот жалость-то.

Жигачев решил вернуть Жданова в мир фотографии. Дальше знаю эту историю со слов И. П. Дешковой, моего педагога по истории балета в МАХУ, ставшую к тому времени PR-директором фонда «Новое Рождение искусства»: «Идею создать серию снимков „Николай Цискаридзе“ Леонид Тимофеевич воспринял с радостью. Он даже повеселел, ожил. Мы с нетерпением ожидали, когда же Жданов пойдет в театр. Но совершенно неожиданно все застопорилось.

Я позвонила Леониду Тимофеевичу, чтобы узнать, в чем дело. „Знаешь, Ирка, – кислым голосом, не предвещавшим ничего хорошего, сказал он, – я Цискаридзе снимать не буду. Он „зазвездился“. В школе прошел мимо меня и даже не поздоровался!“

Характер Жданова не из простых, если он говорил нет, значит, нет. Обдумывая план спасения проекта „Цискаридзе“, я сидела дома, рассеянно нажимая на кнопки телевизионного пульта. Внезапно на экране со значком ТВ „Культура“ появился Коля! Но главное – он был в очках! Я бросилась к телефону: „Леонид Тимофеевич! – завопила я. – Скорее включайте „Культуру“, там Коля в очках! У него же близорукость! Он потому с вами и не поздоровался в школе, что без очков был!“

Я услышала, как Жданов включил телевизор. Через несколько мгновений, которые показались мне вечностью, его умиротворенный голос произнес: „Завтра пойду снимать твоего Цискаридзе“».

17

Сначала Леонид Тимофеевич фотографировал меня в Большом театре. Щелкал, как говорится, без всякого удовлетворения. Сразу заявил, что надетый в тот день комбинезон-«песочник» режет линию моих длинных ног. Сказал, что придет еще раз.

В день появления Жданова в зале МГАХ, мы с В. В. Васильевым репетировали «Аlter Ego». Настроение у меня было скверное. Номер Владимира Викторовича отнимал массу времени и сил. К тому же я был страшно голоден, с утра ничего не ел.

Я уже собрался уходить, когда в проеме двери вырисовалась фигура Леонида Тимофеевича. Я понял, что мой завтрак-обед-ужин откладывается. Жданов тоже не выглядел бодрячком, оказалось, он битых два часа из соображений деликатности просидел в коридоре, ожидая конца нашей репетиции.

«Что вы хотите?» – устало спросил я Леонида Тимофеевича. «Ну-ка, встань мне в „Нарциссе“», – предложил он и пощелкал меня, одетого снова в комбинезон-песочник. Потом поинтересовался: «А еще что у тебя есть из одежды?» На стуле лежал мой светло-серый мягкого трикотажа костюм – штаны и кофта, не доходившая до пояса. Я напялил его из последних сил.

Перед моими глазами стоял мираж – большой, сочный, с золотистой корочкой стейк, и больше ничего!

«Коль, сними туфли и закатай штаны, давай в таком виде попробуем еще раз», – руководил Леонид Тимофеевич. В полнейшем изнеможении я постарался выполнить его просьбу. Тут лицо Жданова прояснилось и, хитро улыбаясь (он вообще был внешне похож на «Пана» М. Врубеля), он сказал: «А что еще можешь?»

Совершенно не соображая, озабоченный исключительно стейком, я собрался, из последних сил выдохнув: «Поза Меркурия». Раздался мягкий щелчок ждановского Nikon’а, которым он снимал Большой театр в течение 50 лет. «Всё», – заявил почему-то очень довольный Леонид Тимофеевич. Эпохальная, без преувеличения, фотосессия длилась всего несколько минут.

Увидев эти снимки, я был поражен. Никто не мог бы сказать, что их сделал человек в 80 лет, настолько