что этот балет». – «И что?» – «Ну, там все сначала танцевали-танцевали, а потом пришел мужик с двойной фамилией…» – «C какой двойной фамилией?» – подскочил я. «Ну, в красном он был одет!» – «Великий брамин, что ли?» – изумился я. «Конечно! Да! Он!» – радостно завопил Кулев. Не знаю, как для Димы, но с этого момента Великий брамин всегда был для меня – мужик с двойной фамилией!

А Дима состоялся в Штатах, стал очень успешным человеком на балетном поприще, руководителем престижной школы.

23

Настало время репетиции гала на сцене. Увидев последовательность танцующих, я удивился – моя «Кармен. Соло» Р. Пети шла после «Voyage» Р. Занеллы в исполнении Малахова. Я подошел к Савельеву, мол, как-то нехорошо мне после Володи танцевать, он все-таки старше. «Володя сам попросил до тебя выйти», – сказал Гена. Малахов отдал мне самую «козырную» позицию в гала.

Прихожу на сцену, вижу, Малахов стоит лицом к станку, разогревается. Я, присев на уровень роста Пестова, как заору, не забывая заикаться: «Что-то т-ты, дет-т-т-точка, не стараешься!» Володю как током ударило, начав поворачиваться, он увидел мою физиономию: «Сволочь! Сволочь! – заорал он. – Я специально пришел пораньше порепетировать, чтобы Петя меня не видел!»

Начался прогон. Малахов уже вышел на сцену, когда за кулисами появился Пестов со своими учениками. Поставил около меня, греющегося, стул, стал со мной сплетничать. Зная, что Пётр Антонович обожает оперу, я купил нам билеты в Metropolitan. Но Пестов постарел и так плохо себя чувствовал, что идти туда отказался. Он задыхался, делал три шага и долго хватал воздух, как рыба, выброшенная на берег, еще три шага и опять задыхался. Если он отказывался идти на оперу, значит, дела плохи…

Сидя в кулисе, время от времени рявкая на меня, как в детстве: «Не спеши!», Пестов одним глазом смотрел на сцену. Его ученик Юра Посохов являл миру свою хореографию, а точнее нечто, поставленное им на музыку «Раймонды» А. Глазунова. Все, кто проходил мимо Пестова, кланялись ему с благоговением, как священной корове, с придыханием: «Здравствуйте, Пётр Антонович!»

Подошел и Посохов, заискивающе: «Здравствуйте, Пётр Антонович!» Пётр Антонович открыл рот: «Юра! Ты же воспитывался в лоне великой русской культуры!» – «Да, Пётр Антонович!» – радостно согласился Юра. «В одной из лучших в мире школе классического танца!» – «Да, Пётр Антонович!» – «Так что же ты, Юра, такую немузыкальную херню ставишь?!» – мрачно возмутился Пестов. Посохова как ветром сдуло, а я подумал: да, интересный у нас концертик намечается!

На самом деле Пётр Антонович страшно переживал, когда его ученики проваливались в профессии. У него сердце кровью обливалось. Для него было очень серьезно то, что Посохов своим бездарным хореографическим опусом, поставленным просто мимо нот, предал великую русскую музыкальную культуру. Пётр Антонович был помешан на музыке, ее соответствию танцу.

Тут Пестов на меня переключился: «А ты что танцуешь?» – «„Кармен. Соло“ Ролана Пети», – ответил я. «А что, – с ядом в голосе промолвил Петя, – классику уже не можешь?» – «Ну что я вам в арабеске опять буду стоять, хотел для вас что-то новое станцевать. Вы из зала посмотрите, – предложил я ему и храбро добавил: – Я вообще-то неплохо это танцую». «Посмотрим», – кровожадно крякнул Пётр Антонович.

В этот момент рядом выросла фигура Ратманского. Пестов, сидевший на табурете, от него демонстративно отвернулся. Лёша не поленился, зашел с другой стороны. Пестов опять отвернулся. В то время Ратманский уже жил в Нью-Йорке, являясь главным балетмейстером American Ballet Theater. Ему ничего не оставалось, как вслед за Посоховым раствориться в темноте кулис. Когда он ушел, я сказал: «Пётр Антонович, ну неужели вам сложно с ним поздороваться?» – «С ним? Никогда не прощу ему того, что он вытворял в Большом театре!» – огрызнулся Пестов.

Гала, посвященный Петру Антоновичу, открывался выступлением его штутгартских учеников, потом выходили ученики его учеников: Леня Никонов из Милана со своими мальчиками, Саша Ветров со своими, еще какие-то его выпускники, работавшие по всему миру. Но смотреть в зал Пестов пошел только на Малахова и на меня.

В финале концерта мне с трудом удалось вывести Петра Антоновича на сцену на поклоны. Пестов, кривясь, вышел, прижимая к себе жуткую брезентовую сумку на замусоленном ремне, с которой наотрез отказался расставаться. Тут ему навстречу, сладко улыбаясь, шагнул Ратманский, чтобы вручить нечто в виде обелиска то ли из прозрачного пластика, то ли из стекла. Пётр Антонович на какое-то мгновение замер. Он – эстет – такие штуковины на дух не переносил. Но затем, не дав Лёше опомниться, буквально выхватил у него подношение и брезгливо отвернулся…

Когда занавес закрылся, Пестов от напряжения даже всплакнул. Положение спасла Колпакова, которая пришла к нам на сцену, сказала ему очень теплые слова. Тут Петя расцвел, Ирину Александровну он обожал. Показывал нам в школе записи ее выступлений как образец музыкальности, стиля, считая ее эталоном классической балерины. Более высокого звания для Петра Антоновича не существовало.

Не знаю, что Пестов сказал Малахову, но мной он в тот вечер был страшно доволен: «Колька, это вообще другой уровень! Это было так музыкально!» Заслужить от него подобные слова казалось вообще нереально. Счастливым я вернулся домой.

Позднее я узнал, как Пётр Антонович оценил мое выступление: «Так, как Коля, больше никто не сделает! Очень мало кому из танцовщиков удается быть неповторимым. Вы видели, как он „Кармен“ танцует? Пятнадцать минут один держит зал! Это не каждому дано».

24

Когда продюсеру проекта «Короли танца» С. Даниляну исполнялось 50 лет, он решил отпраздновать свой юбилей в Оранж Каунти. Незадолго до этого Сергей позвонил, сказал, что договорился с Б. Я. Эйфманом и тот поставит для меня номер.

В свое время у меня не сложилось станцевать балет Эйфмана «Русский Гамлет» в Большом театре. Начав репетировать, я быстро понял, что это не моя роль, и отказался. Где российский император Павел I и где я – долговязый чернявый грузин?

Быть может, Эйфман и обиделся на меня тогда, но зла, к счастью, не затаил. Встречаясь с Борисом Яковлевичем, то и дело ему напоминал: «Я старею! Поставьте мне „Демона“, спешите, это ваша тема». Наконец Эйфман сказал: «Коля, „Демона“ вам ставить не буду, я поставлю для вас „Падшего ангела“, у меня есть хорошая задумка».

Мы договорились, что я приеду в Петербург, попробуем порепетировать, чтобы понять: получится – не получится. У Эйфмана ведь очень сложная хореография, ее с налета не взять, в нее надо погрузиться. Проведя «пробу пера», мы решили начать работать.

У нас сложился очень хороший