Улыбаясь краем губ, от чего ее улыбка становилась похожей на звериный оскал, она ловко и споро собирала букет, который намеревалась отправить помощнику руководителя следственного управления Лилии Ветлицкой. Нет, не зря когда-то давным-давно она научилась делать букеты. Следовательша никак не могла поймать убийцу, хотя в последнее время ее действия, как в детской игре, скорее можно было оценить как «горячо», а не «холодно». Ей нужно было немного помочь, подтолкнуть в правильном направлении, а главное, привести в соответствующее расположение духа.

Тщательно упакованный в плотную бумагу букет желтых гвоздик был зашифрованным посланием, которое эта Ветлицкая не сможет перевести с языка цветов иначе, чем «ты разочаровала меня». Кстати, это правда. Она действительно разочарована тем, что Митька до сих пор на свободе. Что ж, в самое ближайшее время она это исправит.

Желтые гвоздики, водруженные на сейф, ставший законным местом, царапали глаз, и не было ничего красноречивее их немого укора. Занимаясь делами, которых накопилось так много, что, казалось, что их не переделать никогда, Лиля то и дело косилась на букет, свидетельствующий о ее непрофессионализме.

Да-а-а… Докатилась ты, подполковник Ветлицкая. Даже преступники в тебе разочаровываются, что уж о добропорядочных гражданах говорить. Впрочем, за нераскрытые убийства начальство на ежеутренних планерках снимало стружку не с нее, а с Бакланова, и Лиля, при всей своей нелюбви к нему, уже начинала жалеть незадачливого следователя.

Ребята из оперативной группы тоже не выглядели разочарованными. На короткие летучки они собирались почти каждый день, и ее, Лилины, предложения и мысли вовсе не были лишними, не выбивались из общего хора. Она была здесь среди своих, полноценным членом отличной команды, и эта команда тяжело, медленно, блуждая в полном тумане, но все-таки продвигалась вперед в своем непростом расследовании.

Туман рассеивался. Это Лиля даже не видела, а скорее ощущала. Все ее органы чувств были обострены сейчас до предела, улавливая малейшие изменения окружающего пространства. То ли интересное уголовное дело было тому виной, то ли весна, то ли любовь. Она была влюблена и немного пугалась этого прекрасного, но давно забытого чувства. Работать вместе с Сергеем было здорово. Он действительно был первоклассным опером, запоминающим детали, ловко выстраивающим причинно-следственные связи, не упускающим из виду ни одной мелочи. Его умению систематизировать информацию Лиля даже завидовала.

— Ну, Серега, у тебя в голове уникальная система хранения существует, — смеялся Ванька Бунин. — Каждая вещь на своем месте, все по полочкам разложено и соответствующим ярлыком снабжено. Мы бы без тебя вконец запутались уже.

— Я таблицы составляю, — признался Лавров, довольный неожиданной похвалой. — Это меня так когда-то давно мой первый учитель научил. Майор Варфоломеев, к которому я попал на практику. Всю имеющуюся информацию систематизировать в виде таблиц. А так как у меня хорошая зрительная память, то я просто запоминаю потом их, и все. Они встают у меня перед глазами в любой нужный момент.

Лиля, вернувшись на работу, попробовала сделать так же, и ей понравилось. Действительно удобно. И как она сама до этого не додумалась? Майора Варфоломеева она тоже помнила, когда она только пришла в прокуратуру после института, он еще работал. Это был человек-легенда, раскрывавший самые сложные дела, проводивший головокружительно опасные задержания и лично знающий всех главарей областного преступного мира. Варфоломеева уважали даже бандиты, уважали и не трогали. Когда однажды кто-то из молодых залетных ранил майора в перестрелке, его тут же наказали по всей строгости, не закона, конечно, а по понятиям, а Варфоломееву носили в больницу апельсины, которых днем с огнем в магазинах было не достать. Апельсины он благосклонно принимал, но раздаривал медсестричкам. Сам не ел, считал неправильным.

Лиля закончила очередную таблицу, в которой систематизировала все, что знала по «цветочному делу», и откинулась на спинку стула, расправляя затекшие плечи. Взгляд ее снова упал на желтые гвоздики.

— Розовые розы Светке Соколовой, — запела она модный шлягер из своего далекого детства. — Господи, я же больше никогда не смогу смотреть на цветы и не искать в них скрытый смысл. Глупость, конечно, но от этой мысли становится обидно. Я же женщина, мне положено любить цветы и благосклонно принимать их от поклонников, желающих усладить мой взор. А я никогда их не любила, а сейчас просто смотреть на них не могу. Боже мой, когда в последний раз мне дарили цветы? Не дежурные гвоздики от коллег на Восьмое марта, не стандартные розы от подруг на день рождения, а что-нибудь этакое, романтическое. Ветлицкий перестал покупать мне букеты сразу после свадьбы. Я тогда сама его об этом попросила. Мы пришли на рынок, чтобы запастись продуктами. Курицу купили, она на рынке была дешевле, чем в магазине, картошки, капусты. И денег осталось всего чуть-чуть. И Аркашка тогда метнулся к цветочным рядам, чтобы купить мне розы, а я его остановила. Сказала, давай лучше купим яблоки. И мы купили их, и он больше никогда не пытался подарить мне цветы. Всегда покупал фрукты или торт, или мраморную говядину, или еще что-нибудь унитарное. Что можно съесть, выпить, поставить на телевизор. И ведь никто, кроме меня, не был в этом виноват.

Лиля вытерла внезапно набежавшие слезы. Ей вдруг стало отчаянно жалко себя, непутевую, утратившую всю женственность на своей тяжелой, временами грязной, совсем не женской работе.

«Вот закончим это дело, и я научу Гришку дарить мне цветы, — подумала она. — И Матвея научу тоже. Господи, надо же как-то выбрать время и съездить в интернат, чтобы начать собирать документы на усыновление. И адрес тетки его нужно взять обязательно. Поговорить с ней, раз мальчик так переживает, что она не даст согласие на усыновление. Какой бы эта женщина ни была, но она — его единственная кровная родственница, негоже начинать нам новую жизнь с войны с ней. Попытаюсь договориться миром, в конце концов, я всегда славилась умением отлично проводить допросы». — Она невесело усмехнулась.

Дверь кабинета открылась, и показалась голова Лаврова. Точнее, голова была похожа на лавровскую, но что-то с ней было не так.

— Можно к тебе? — застенчиво спросила голова лавровским голосом, и Лиля кивнула, улыбнувшись про себя его деликатности, никак не сочетавшейся с крепким большим телом.

Лавров, весь, целиком, просунулся в дверь и занял ее небольшой кабинет. Руки он держал за спиной, но Лиля не обратила на это ни малейшего внимания, как зачарованная рассматривая его новую прическу. Да-да, Лавров подстригся. Неаккуратные светлые лохмы, падавшие на глаза и плечи, куда-то исчезли, открыв взору высокий умный лоб, аккуратные уши и крепкую шею. Короткая аккуратная стрижка, почти ежик, удивительно ему шла, делая его моложе лет на десять, не меньше.

То, что Сергей был привлекательным мужчиной, Лиля понимала и раньше, иначе почему ее тянуло бы к нему с такой страшной силой, но то, что он красив той настоящей мужской красотой, которая заставляет женщин оглядываться на улице и томно закатывать глаза, она увидела только сейчас. Высокий, крепкий, хорошо сложенный, чуть излишне полноватый, но это поправимо. У него было благородное, тонко слепленное лицо, красивые руки (при знакомстве Лиля всегда обращала внимание на руки), длинные ноги и аккуратный упругий зад. На этом месте подполковник юстиции Ветлицкая густо покраснела.