— Вы знаете про Дину? — помертвевшими губами спросил он.

— Знаем. И про Дину, и про остальных.

— Каких остальных? Я никогда не изменял Але. Ну, то есть до случая с Диной. Поэтому никаких остальных нет и не может быть.

— Не притворяйтесь, Дмитрий Валентинович. — Бакланов поморщился. — Я имею в виду остальных жертв, которых вы убили для того, чтобы запутать следствие и «прикрыть» убийство Костровой.

— О чем говорит этот человек? — осведомился Ковалев почему-то у Лили. — Я вас знаю, мы виделись на конкурсе красоты.

— Да. Напоминаю, что я помощник руководителя следственного управления, — сообщила Лиля. — А Егор Николаевич — мой коллега, следователь, который ведет дело о так называемых «цветочных убийствах».

— Вы что, подозреваете, что это я? — В голосе Ковалева прозвучало столь искреннее возмущение, что он вдруг ненадолго стал похож на себя прежнего. — Вы с ума сошли. Я убил всех этих женщин? И я убил Дину? То есть да, я убил Дину, я это понимаю, но все остальные-то тут при чем?

— То есть вы признаетесь в убийстве Костровой? — спросила Лиля, Бакланов бросил на нее неприязненный взгляд.

— Не в том смысле, который вы вкладываете в это слово. — Ковалев пожал плечами. — Я расстался с ней, и я знаю, что девочка страдала. Мне было жаль ее, я чувствовал себя скотиной, но причинить боль жене я не мог ни при каких обстоятельствах. Кто-то должен был страдать, и я решил, что это будет Дина. Дина, не Аля. Только не Аля. Девочка сбросилась с крыши, боже мой, этот грех будет на мне до конца моих дней.

— Она не бросалась с крыши, — сухо сообщил Бунин. — Ее столкнули с крыши. Положили букет ноготков в карман, вынули сережку из уха.

— Боже мой, какую сережку? Я ничего не понимаю. — Ковалев сжал виски длинными тонкими пальцами, и Лиля совершенно не к месту подумала, что у него красивые руки.

— Вот эту. — Бакланов достал из шкатулки черную жемчужину и протянул ее на ладони Ковалеву. Свет от удивительных люстр заиграл на бриллиантовых гранях, казалось, сноп искр полетел вокруг, напоминая зажженный бенгальский огонь. — Узнаете?

— Да, конечно, узнаю. Это я дарил Дине. Откуда это у вас?

— Оттуда же, откуда и все остальное. — Бакланов вернул сережку в шкатулку и протянул ее вперед, открывая взору все содержимое. — Дмитрий Евгеньевич, как вы объясните, что в помещении вашего магазина при свидетелях были обнаружены сережки, снятые с тел шести жертв?

— Нашли? У меня в магазине? — Он переводил взгляд с одного незваного гостя на другого, и непонимание сменялось в его глазах страхом, страх перерастал в ужас, и в конце концов, в них уже плескалось безумие.

— Я не убивал, — прошептал он. Лиле казалось, что на ее глазах этот человек постарел на двадцать лет. — Я не знаю, как это доказать, но я никого не убивал. Я не способен на это. Физически не способен. А раз я этого не делал, значит, меня кто-то подставил. И сережки в магазин подбросили.

— У вас есть враги, Дмитрий Валентинович? — В голосе Бакланова слышалась нескрываемая издевка. — Такие враги, которые способны совершить шесть убийств только для того, чтобы подставить вас? Кому же вы насолили так сильно? И если вы сейчас начнете придумывать ответ на мой вопрос, то заодно потрудитесь еще сочинить, у кого есть ключи от вашего магазина, чтобы подкинуть вам улики.

Вцепившись в голову двумя руками, как будто его терзала сильная боль, Ковалев глухо застонал, а потом вскинул на Лилю свои безумные глаза. Они были страшные, мертвые, подернутые поволокой, как бельмами.

— По упорству твоему и нераскаянному сердцу, ты сам себе собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога, который воздаст каждому по делам его, — произнес он. — Так сказано в Библии, в послании апостола Павла к римлянам. Что ж, я всегда знал, что рано или поздно это произойдет. Я жил в ожидании воздаяния, и вот оно пришло.

— Что вы имеете в виду? — не выдержала Лиля, которой было невыносимо смотреть, как он мучается.

Ковалев снова застонал, прикрыв глаза, поднял руки, но не донес их до головы.

— Это Лёка. Я знаю, это Лёка, — глухо и не очень разборчиво произнес он, и на этих словах как подкошенный рухнул на пол, прямо к Лилиным ногам. Она присела, приподняв его голову. — Пожалуйста, предупредите Алю. Теперь придет ее черед. Лёка не остановится. Она всегда все доводила до конца. — И потерял сознание.

* * *

Лиля, Лавров и Бунин стояли на тротуаре перед «Миром цветов» и провожали взглядом сияющую тревожными огнями «Скорую помощь», которая встроилась в поток машин и, завывая, двинулась в направлении областной больницы. Лица у них были растерянные. То, что главного подозреваемого в деле о цветочных убийствах увезут с диагнозом «инсульт», не входило в их планы.

После того как Ковалев потерял сознание, происходящие события воспринимались Лилей, как сменяющиеся картинки в калейдоскопе. Бескровное, ассиметрично перекошенное лицо Ковалева, холодные руки врача «Скорой», подносящие к его носу ватку, смоченную нашатырем. Резкий запах, плывущий по магазину, чужой здесь, контрастирующий с элегантным совершенством интерьера. Испуганное лицо продавщицы. Злое — Бакланова. Замкнутое — Лаврова.

После того как Дмитрий Ковалев пришел в себя, он уже не говорил, а лишь мычал что-то нечленораздельное. Правая половина тела у него была парализована.

— Когда он начнет говорить? — спросил Бакланов у врача. Тот хмуро посмотрел на оперативно-следственную бригаду.

— Я не уверен, что он будет жить, — сообщил он довольно нелюбезно. — Так что вопрос ваш оставлю без ответа. Мы сейчас заберем его в больницу, в реанимацию. Связывайтесь с завотделением.

— Сегодня?

— Завтра. А лучше через неделю. Хотя. — Он покосился на Ковалева, которого фельдшер укладывал на носилки. Ему помогал один из полицейских. — Прогноз скорее неблагоприятный.

— Черт. — Бунин стукнул кулаком по колену. Машину с красным крестом на белом боку было уже не видно и не слышно в потоке машин. — Черт, черт, черт. Не хотелось бы, чтобы эта сволочь ушла от наказания.

— А что это он бубнил про какую-то Лёку? — спросил Зубов. — Мол, это она придумала, она не остановится.

— Почему про какую-то? — удивился Лавров. — Лёка вполне может быть мужчиной.

— Вряд ли, — задумчиво произнесла Лиля. — Лёка — это уменьшительно-ласкательная форма от женского имени. Ольга или Елена.

— Или Валерия. — Зубов ехидно покосился на Лаврова. — Серега, у тебя матушку никто, случайно, Лёкой не называл? — Сергей заиграл желваками на щеках. Лиля успокоительно взяла его за руку. — Или Лилия. — Тут он уже засмеялся в голос.

— Или Алексей, или Александр, — вздохнув, сказал Лавров и, не сдержавшись, добавил: — Дать бы тебе в морду, Зубов.

— Нет, Ковалев ясно сказал, что ОНА все доводит до конца, — вмешалась Лиля. — Так что Лёка — несомненно, женщина. И еще Ковалев попросил предупредить его жену, так что та, скорее всего, должна знать, что это за опасная Лёка такая.