Так и сам доктор.

Я вспомнила это лицо – самоуверенное, с глубоко посаженными темными глазами под кустистыми бровями…

Это лицо четко отпечаталось в моей памяти – но сейчас доктор, разумеется, постарел, и высох, и стал похож на карикатуру, шарж на самого себя.

Доктор вежливо привстал мне навстречу и жестом показал на низкое кожаное кресло.

– Прошу вас, присаживайтесь! Рассказывайте, что вас привело ко мне?

В глазах его не мелькнуло ни искры узнавания. Ну да, я же была тогда маленькой девочкой, и прошло столько лет.

Я опустилась в кресло… и сразу же оценила незамысловатый психологический прием, какой использовал доктор Коврайский по отношению к своим пациентам.

Сидя в кресле, я оказалась значительно ниже доктора. Он смотрел на меня сверху вниз, тем самым ставя меня в подчиненное, зависимое положение. Ну ладно, мы еще посмотрим, кто кого… у меня ведь есть мое тайное оружие, мой лорнет!

Я достала этот лорнет и изящным жестом поднесла к глазам.

Доктор удивленно поднял брови, но решил до поры до времени не обращать внимания на мои чудачества.

– Так что же вас привело ко мне? – повторил он, сверля меня своими темными глазами.

Когда-то этот взгляд, наверное, магическим образом действовал на пациентов, но с тех пор доктор Коврайский постарел и утратил свою хватку. И его взгляд не подействовал на меня.

А может, все дело в лорнете – ведь Коврайский привык видеть своих пациентов насквозь, читать их, как открытую книгу, а сейчас все было наоборот – сейчас я видела насквозь самого доктора.

«Хорошо хоть одна пациентка пришла, – думал он, – а то уже три дня никого… чем я буду платить за аренду? И Веронике до сих пор не заплатил… она, допустим, еще потерпит, а вот если не внести вовремя арендную плату, меня отсюда выставят…

Неужели придется залезть в свой неприкосновенный запас? Ну да, там кое-что есть, но эти деньги отложены на старость, когда я не смогу работать… А если бросить все прямо сейчас? Если экономить, то денег тех хватит лет на десять… Ага, а если я не проживу эти десять лет? Тогда, может, плюнуть на все и улететь куда-нибудь к теплому морю… вот просто не прийти завтра сюда и телефон отключить. Пускай Вероника сама разбирается…»

– Вы меня не помните, доктор? – проговорила я самым доброжелательным тоном.

– А что – должен? Мы с вами уже когда-то встречались? – в голосе Коврайского прозвучало смутное беспокойство.

– Встречались, – подтвердила я. – Это было давно… двадцать лет назад. Я была тогда совсем маленькой девочкой.

Он всматривался в меня, а я смотрела на него через лорнет и буквально слышала, как мысли ворочаются в его голове, как он пытается вспомнить меня.

– Меня привела к вам мать, – напомнила я. – У нас была страшная семейная трагедия. Отец в припадке ревности ударил ножом мою мать, а потом зарезался сам. По крайней мере, такова была официальная версия событий. Мать выжила и через какое-то время привела меня к вам, чтобы вы помогли мне преодолеть последствия стресса.

Потому что я перестала спать ночью, а днем периодически впадала в ступор. Могла это сделать на улице, могла в школе на уроке. Мать испугалась, что я сойду с ума, привела меня к вам. А вы не нашли ничего лучше, чем просто заблокировать мои воспоминания о роковом событии. Вы заперли их в темной комнате… так вы сказали мне тогда. Заперли на замок, а ключ выбросили.

Я перевела дыхание и продолжила:

– И вместе с воспоминаниями о той трагедии вы заблокировали вообще все мои воспоминания об отце. Я его почти не помню – и почти не помню собственное детство. А жизнь без детства – это ненастоящая жизнь! Она лишена красок, лишена аромата, лишена подлинной радости, подлинной красоты…

Я сама удивилась, до чего складно я говорю. Раньше никогда так не получалось, а теперь вот…

– Чего же вы конкретно хотите от меня? – недовольно проговорил Коврайский.

Я смотрела на него сквозь лорнет и слышала его внутренний голос, слышала его мысли.

«Помню эту девочку… – думал он. – Помню ее мать… сложный характер! Очень сложный! По-хорошему нужно было работать не с девочкой, а с матерью. Но не мне решать такие вещи… помню, что мать просила меня в частном разговоре, чтобы я заблокировал не только и не столько воспоминания о перенесенной трагедии, сколько воспоминания о покойном отце. Мать ненавидела его и хотела, чтобы девочка о нем забыла…

Трудная была задача… для того, чтобы сделать все аккуратно, нужно было провести десяток сеансов, а у ее матери было недостаточно денег… я тогда пошел по самому простому пути…»

Надо же, да он, оказывается, жадюга, каких мало! Из-за того, что у матери не было денег (а откуда им было взяться, когда она сама в больнице месяц провалялась), этот козел просто заблокировал мое сознание, и двадцать лет я так и живу!

– Так чего вы от меня хотите? – повторил доктор.

– Я хочу, чтобы вы вернули мне мои воспоминания, вернули мое детство! Хочу, чтобы вы открыли ту темную комнату!

– Но это… это невозможно! – произнес Коврайский вслух… в то же время его внутренний голос проговорил:

«Вряд ли это у меня получится… тогда я был куда сильнее, сейчас я утратил прежнюю хватку…»

– Вы сделаете это! – повторила я настойчиво.

– Но это, в конце концов, может быть опасно! Вы можете не справиться с неожиданно вернувшимися воспоминаниями! Ваша психика может не выдержать!

– Вы это сделаете. Сделаете, или… или я открою кое-какие ваши тайны! Расскажу о них на вашем сайте, где пока собраны только хвалебные отзывы, которые под копирку строчит ваша секретарша! И не только на этом сайте – я сделаю так, чтобы о ваших художествах узнали сотни, тысячи людей! Раструблю о них в социальных сетях! Эта информация распространится, как вирус!

Я снова взглянула на Коврайского через лорнет – и услышала испуганное бормотание:

«О чем это она? Неужели пронюхала об Ольге Савиной? Или о Надежде Веретенниковой? Да нет, не может быть!»

Вслух же он проговорил, сохраняя внешнее спокойствие:

– Понятия не имею, о чем вы! И вообще, попрошу вас немедленно покинуть мой кабинет!

– Конечно, я уйду, – ответила я уверенно и сделала вид, что поднимаюсь из кресла, – но сегодня же сотни людей узнают и о Савиной, и о Веретенниковой!

Оля Савина… Такая милая девочка, но вот что-то с ней было не так. Родители не сразу поняли, все списывали на подростковые гормональные процессы, потом попался умный невролог, который прямо сказал,