— Да? — скривился Ахаз. — А ты знаешь,сколько в день таких желающих подходит? Как что не так — бегом к фараону.А фараоны, между прочим, уже несколько веков без протекции не принимают.

— А если быть настойчивыми?

— Что касается настойчивых, то крокодилы в придворномзверинце только ими и питаются… Не-ет, так не пойдет… Может, деньги у вас есть?Драгоценности какие-нибудь?

Мы со Стасом дружно помотали головами.

— Эх, шагать моим соплеменникам до рассвета, —вздохнул Ахаз. — Пойдемте. У меня тут неподалеку один знакомый лавочникживет, он много лет во дворец туалетный папирус поставляет. Может, ончто-нибудь посоветует, в крайнем случае даст чего на мзду. Он в этих делахнеправедных собаку съел.

Мы свернули обратно в закоулок.

— А с чего ты взял, что он нам станет помогать? —спросил я.

— А пусть попробует не помочь, — отозвалсяАхаз. — Он ведь из тех, самых хитрых, евреев, которые не ушли с Моисеем, аостались тут и косят под египтян. Но если разоблачат — погром будет.

— Так ты будешь его шантажировать?

— Ну, шантажировать… Скажешь тоже. Так, родню напомню.

— А если он нас же и выдаст?

— Тогда его все равно спросят, почему мы пришли именнок нему. А ему это надо? Вот, кстати, его хибара.

Честно говоря, «хибара» эта показалась мне посимпатичнеепомпезного фараоновского дворца. Причудливой формы дом из красного кирпичанапоминал загородный коттедж среднего российского чиновника, не хватало толькотарелки спутниковой антенны на крыше. Ахаз снял с лица повязку, поднялся накрыльцо и подергал за шнурок. Открылось маленькое квадратное окошечко.

— Привет, Мордыхай, — подмигнул наш провожатый.

— Ахаз заходит, остальные ждут, — раздалсяскрипучий мужской голос, и дверь приоткрылась.

— Я сейчас, недолго, — заверил нас проводник искользнул внутрь.

Действительно, не успели мы и словом перемолвиться, какдверь распахнулась, и Ахаз появился на пороге с похожим на пирата пожилымседобородым мужчиной в цветастой юбочке. Оба выволокли на крыльцо по большомутюку. У Мордыхая я заметил на каждом пальце рук и ног по увесистой золотойпечатке. Видно, хорошо питаются при дворе фараона, раз на туалетном папирусеможно так зарабатывать.

— Вам несказанно повезло! — воскликнулАхаз. — Хватайте вот это, — указал он на тюки, — и бегом занами.

Пока мы вчетвером неслись какими-то узенькими переулками, мыузнали от Ахаза, в чем, собственно, дело. Оказывается, туалетный папирусиспользуется еще и для обертывания мумий. На днях Мордыхаю сделали крупныйзаказ. Тушки погибших во время путча уже выпотрошили, чем-то пропитали,подсушили и набили, а вот как раз сегодня — день обертывания и погребения.Мордыхай приготовил папирус и отправил жену нанять на рынке носильщиков, а тутвдруг мы подоспели.

— Да вас сам бог ко мне прислал, не иначе, —радостно причитал торговец, то отставая, то забегая вперед, — и людямхорошим помогу, и носильщикам платить не надо! Они сейчас, знаете, почемберут?! Вай, вай, вай! Это просто разбойники какие-то, а не носильщики! Да,плюс стражникам взятка, да жрецу откат, такие кругом поборы, заказу не радбудешь!

Ко дворцу мы выскочили с обратной стороны, у служебноговхода.

— Побудьте здесь, — сказал нам Мордыхай,остановившись метрах в пятнадцати от охраняемой нубийцами изгороди. — Мнес этими обезьянами потрещать надо.

Он просеменил вперед, пошептался со стражниками, сунул имувесистый мешочек, а затем махнул нам рукой:

— Поехали!

— Ну вот и все, — сказал нам Ахаз. —Поручение пророка я выполнил, за вас я спокоен, теперь можно и к своим бежать.А то мы так до Палестины вообще никогда не дойдем.

— Дойдете, дойдете! — заверил его Стас.

— Да? — обрадовался Ахаз. — Скорей бы уж!

— А сколько тебе сейчас?

— Тридцать.

— Н-да… — протянул брат смущенно. — Ксемидесяти доберешься.

— Ну, спасибо на добром слове, — поскучнел Ахаз.

— Мы же не виноваты.

— Кстати, — поспешил сменить тему Стас и сунул емуклочок папируса, — передай Моисею. Это перевод песни.

— Отлично! — обрадовался тот. — Пророк намузыку положит, вся пустыня от Азии до Африки орать будет!

И он со всех ног помчался обратно.

— А что, — невозмутимо заметил Стас, — всеправильно. Армстронг ведь эту песню не сам придумал. Она древняя, негритянская…

Следуя за Мордыхаем, мы тащили тюки сперва коридорамидворца, а затем по гранитной лестнице и по подземному ходу, пока не оказались впропитанной терпкими благовониями пещере. Освещена она была десятком факелов, икартина нашим взорам предстала похожая на кадр американского триллера.

На семи каменных столах лежали человеческие тела, и с нимивозилась целая куча народу — что-то кроили и штопали. А между столамипрохаживался человек в мантии и нараспев бормотал молитвы, размахиваягигантским кадилом. Иногда он перебрасывался с древними таксидермистамикороткими репликами. Видно, он был тут главным.

— Пошли отсюда, — шепнул мне Стас, когда мыпоставили тюки на пол. — Смотреть тошно…

Но не успели мы сдвинуться с места, как человек с кадиломоказался прямо перед нами, и его лицо показалось мне знакомым.

— А, торговец! Наконец-то! — встретил онМордыхая. — Еще бы промедлил с полчасика, и не миновать бы тебе темницы!

— Вы уж простите меня, господин верховный жрец, —принялся раболепно кланяться тот.

Услышав это звание, я сразу вспомнил: это же Гопа —советник фараона от южных земель!

— Вот, еле нашел носильщиков, — продолжалоправдываться торговец. — Кстати, транспортные расходы мы в договореоговорить забыли. Не изволите ли добавить справедливости ради?

— Пошел вон, лавочник! — рявкнул Гопа. —Убирайся, пока я не приказал бросить тебя в клетку ко львам!

— Понял, понял, я понятливый, — запричиталМордыхай, пятясь к выходу, и исчез в проеме. Мы двинулись было за ним, но Гопаостановил нас:

— А вы погодите. Распакуете тюки, поднесете скольконадо папируса к столам, на которые я укажу, тогда и пойдете. Поняли?

Мы со Стасом синхронно покивали головами.

— А чего молчите? Немые, что ли?

Мы покивали опять, потому что разговаривать с Гопой нам нехотелось. Конечно, сейчас нас ему узнать было трудно, ведь хоть он и видел насвсего несколько дней назад, старше мы стали на несколько лет. Но кто знает, чембы мы могли себя выдать, если бы заговорили.