ласкает (nas-, nims-) и с которыми он соединяется (sam gam-, sam ksi-). Эта эротическая коннотация постоянно сквозит в изображении ритуала. В космологическом плане Сома принимает образ дождя, оплодотворяющей жидкости, которая изливается с неба на землю. Его называют “семенем неба” (IX, 74, 1). Наконец, как отмечает Рену[460], есть и лингвистическая причина употребительности этих метафор: все предметы и понятия, связанные с Сомой в ритуале, выражены существительными женского рода: пальцы жреца (ksîp- f.), вода (dp- f. pl.) и молоко (ga- f. pl.), которыми его разбавляют; молитва (dhi — f.), которая сопровождает ритуал приготовления амриты, и хвалебная песня (gîr- f.). Всё это делает более персонифицированными “участников” разных стадий ритуала и заменяет, как считает Рену, отсутствующую у Сомы мифологию.

Сому в РВ неоднократно называют царем (räjan-). Этим словом определяют в гимнах и целый ряд других богов: Митру, Варуну, Адитьев вообще, Индру, Агни, Ашвинов и, наконец, Яму, который богом не является, а выступает как царь мертвых. Однако характер царствования Сомы значительно более сложен, чем это обычно бывает у богов. Растения (osadhi-) обращаются к Соме как к своему царю, и на всей земле они находятся под его властью (X, 97, 18-19 и 22), что понятно, поскольку сам он является растением. Но это растение обожествляемое, и его власть простирается гораздо дальше. Сома — царь рек (IX, 86, 33), царь богов и смертных (IX, 97, 24), царь мироздания (IX, 96, 10) и наряду с этим вполне конкретно царь жертвенной общины (IX, 97, 10 — vrjanasya räja). Как отмечает Т. Оберлис[461], обладание Сомой гарантирует преимущества в принесении жертв, заключении договоров и союзов, т.е. гарантирует власть, необходимую для сохранения своего статуса. Именно похищение Сомы дало Индре возможность убить Вритру и утвердить господство “новых” богов-дэвов над асурами.

Для мандалы IX, по наблюдению Т. Оберлиса, характерно изображение Сомы в образе агрессивного царя, собирающегося в военный поход за добычей, причем это изображение умещается в рамках последовательных этапов ритуала приготовления амриты: стекание выжатого сока из-под пресса — выезд царя в военный поход, очищение сока через цедилку — преодоление препятствий на пути к победе, стекание сока в сосуды — нападение на укрепления противника, смешение с молоком — захват и раздача добычи[462]. Этот подход по-новому объясняет композицию мандалы IX, хотя предложенная система соответствий излишне жесткая и прямолинейная; этап очищения сока, его прохождения через цедилку, центральный в ритуале, видимо, может иметь более широкую сферу соответствий. Ср., например, IX, 78,4: “Сома очищается для нас, завоевывая коров, завоевывая колесницы, завоевывая золото, / Завоевывая солнце, завоевывая воды, завоевывая тысячи”. Или IX, 90, 3: “С отрядом героев, со всеми мужами, покоряющий / Победитель, захватчик богатств, очищайся, / (Бог) с острым оружием, с луком, быстрым в боях, / Не покоренный, (но) покоряющий врагов в битвах!” Как это свойственно стилю мандалы IX, отождествления перемежаются сравнениями. Например, IX, 90, 6: “Так очищайся же, словно царь, обладающий силой духа (и) неистовством, / Мощно поражая все злодеяния!”

Устойчивость этих соответствий поддерживается еще и тем, что как ритуальные действия, так и военный поход царя за добычей должны неизменно повторяться: ритуал, по представлениям ведийцев, воспроизводил некое изначальное действие, необходимое для установления порядка во вселенной, царь же должен был повторять свои успешные походы, чтобы не лишиться царской власти.

Еще одно сравнение / отождествление Сомы — это ребенок или молодое животное (çiçu-, vatsa-), иногда зародыш (gärbha-), а также юноша (yuvan-). То о Соме говорится, что он закричал, как новорожденный ребенок (IX, 74, 1), то его сравнивают с играющим ребенком (IX, 110, 10), то смешение сока с молоком принимает образ коров-матерей, лижущих своего теленка (IX, 86, 36), мычащих при виде него (IX, 13, 7). Сому называют зародышем вод (IX, 97, 41) и зародышем вселенского закона (IX, 68, 5). Все эти метафоры и сравнения представляют в РВ не только Сому. Ребенком, теленком и зародышем часто называют Агни, а юноша символизирует Индру, Марутов и Агни. Таким образом, метафорика Сомы и Агни в значительной степени совпадает. По мнению Макдонелла, эти образы Сомы, которые присущи также и Агни, объясняются тем, что оба этих бога воспроизводятся в ритуале снова и снова[463].

Вообще следует отметить, что набор метафор, представляющих богов РВ, ограничен, и один и тот же образ в разных контекстах может соотноситься с разными богами. Так, главою неба (divo mürdhä) в IX, 27, 3 зовется Сома, а в I, 59, 2 Агни; пупом бессмертия (amrtasya näbhi-) — в IV, 58, 1 Сома, а в III, 17, 4 Агни; поддерживателем неба в IX, 76, 1 Сома, а в III, 49, 4 — Индра. О Соме говорится, что он смотрит глазом солнца в IX, 10, 9, однако, в VII, 98, 6 сказано, что это Индра озирает все глазом солнца, а в X, 37, 1 Солнцу-Сурье поклоняются как глазу Митры-Варуны. Число таких примеров можно было бы увеличить, поскольку великие боги РВ характеризуются до определенной степени штампами-метафорами. При этом наибольшую близость в отношении сравнений и метафор обнаруживают Сома и Агни, как отмечалось неоднократно.

Из сравнений Сомы следует еще отметить его сравнение с любовником (järä-). Те стадии ритуала, когда Сома соприкасается с пальцами жреца или смешивается со струями коровьего молока, отражаются в гимнах в образе любовника, спешащего к юной женщине (IX, 38, 4; 96, 23; 101, 14), которая приветствует его криками (IX, 32, 5; 56, 3). И это сравнение Сома разделяет с другими богами: Агни — любовник утренних зорь и вод, Индра — освобожденных им вод. У Сомы, однако, это сравнение имеет не мифологическую, а ритуальную основу.

Все эти метафоры и сравнения — а некоторые из них весьма устойчивы и могут рассматриваться как символы Сомы — в гимнах мандалы IX смешиваются друг с другом с калейдоскопической быстротой и пестротой. Образы одного плана в пределах одного стиха возникают бок о бок с образами, принадлежащими к совсем иным планам, что у современного читателя вызывает ощущение несоответствия, нарушения логически допустимого сочетания. Например, IX, 96, 19: “Сокол, сидящий в чанах, птица, расправившая (крылья), / Капля, находящая коров, несущая оружие, / Приобщающаяся к волне вод, к морю, / Буйвол провозглашает (свою) четвертую форму”. Или ср. объединение в одной ситуации образов разных сфер, как в IX, 7, 3: “Бык ревет в деревянном сосуде”, или как в IX, 85, 9: “Царь проходит через цедилку, громко ревя”. Возможно, это потому, что для