ещё о фильме напиши, как снимали. С фотографиями. Интервью у Высоцкого возьми, ну, и у остальных тоже. Раскупать будут влёт. Сначала тысяч пять тираж выпустим, на пробу, а дальше будет видно.

— Но это… сложно ведь? Издать?

— Сложно написать, так что старайся. А издание мы осилим. Напишешь до сентября — издадим зимой. К Новому Году

— Так быстро, зимой? Это невозможно!

— Для комсомола нет преград. Отдадим финской типографии, у нас наработанные связи. Ты, главное, давай пиши.

Я и в самом деле считаю, что дело стоящее. С Высоцким любая книга пойдёт нарасхват. Конечно, начальство к публикациям о Высоцком относится настороженно, да что настороженно, просто ходу не даёт. Но это будет публикация о нашем родном крае и нашем фильме, по книге Ольги Стельбовой, с продюсером Ольгой Стельбовой. Продавим, как чеснок через пресс.

И вот Паша подсказал место:

— Деревня Стожары, вот что вам подойдет.

— Деревня?

— Пятое отделение колхоза «Изобильный», дальнее. Там нет электричества, и связи тоже нет, она маленькая, деревенька, людей ещё меньше. Типичный прошлый век.

Съездили. Посмотрели. Точно — девятнадцатый век. Деревня в сорок дворов, но живут тридцать человек, чуть больше. Все пенсионного возраста, и по этой причине в колхозе не работают. А кто работает? А никто. Деревню признали неперспективной, трудоспособных переселили на центральную усадьбу, в пятнадцати километрах, а кто-то вовсе уехал далеко-далеко. Остались упёртые. Пенсионеры, не пожелавшие бросать свои дома, приусадебные участки и деревеньку как таковую в целом. Решили остаться. Их уговаривали, но не слишком долго: нет, значит, нет. Меньше расходов и хлопот.

За старшего в Стожарах Брантер, танкист, Герой Советского Союза, дослужился до генерал-майора, после войны впал в немилость, но успел по болезни уйти вчистую, из Москвы переехать сюда, и тем от назойливого внимания избавиться: никто его не трогал, и даже наоборот, поощряли. На районном уровне. В колхозе он стал председателем, подтянул дисциплинку, навел порядок, и так до шестьдесят третьего года и председательствовал. А в шестьдесят третьем сказал — всё, хватит. Устал, и старые раны дают знать. Шестьдесят пять — деда маленький опять. Рыбалка, лес, посиделки с друзьями, ну, и по хозяйству в меру сил.

Завел пасеку, небольшую. Глядя на него, потянулись на отдых и другие. Так и стала деревенька вещью в себе.

Земля там неважная, всё больше неудобья, заниматься ею некому, народ и с лучшей земли бежит в город, и потому пустили всё на самотёк. Как не пустить? Задания пенсионерам не дашь, план не стребуешь. Тут было с райкома поехали, принялись агитировать, взвейся да развейся, сдавайте мясо, молоко, зерно и прочее в закрома Родины, а Брантер им прямо: какое от нас, престарелых, мясо? Какое зерно? Мы свое отработали. И пугать нас не нужно: можете расстрелять, так расстреливайте, а иного мяса с нас не получишь.

И оказалось, что у Брантера остались в Москве старые друзья. В больших чинах.

Райком, понятно, задний дал, вы-де нас не так поняли, мы помочь хотим, чтобы вы не чувствовали себя оторванными.

На том расстались.

Поначалу наладили в Стожары автолавку раз в неделю, но деревенские отказались, мол, не стоит вам утруждаться. Хлеб пекут сами, живут с огородов, а нужно что купить — отправляются на центральную усадьбу. Они по прежнему числятся колхозниками, хоть и на пенсии. Потому и пятое отделение формально существует, пусть большей частью на бумаге. Для порядка стожарцы сдают кое-что, в основном мёд, но самую малость. В обмен на овес для лошадей. У них два мерина в хозяйстве, а мерины едят овёс и сено. Любят это дело. Сено стожарцы косят сами, его вдоволь, а овёс берут в колхозе. Такая вот экономика.

Всё это, понятно, рассказал нам Паша.

И вот мы раскинули лагерь в полутора километрах от Стожар. На небольшом холме — берёзовая роща, и мы на опушке рощи решили остановиться. На постой к деревенским напрашиваться не стали — бесполезно, не берут они постояльцев, да и незачем: погоды тёплые, а нам тут не век вековать. Да и не так уж далеко от Каборановска, и по сухой поре дорога вполне проходима для наших колёс. Питание подвезут.

Поставили четыре палатки, УСТ-56, и творческий состав стал готовиться к съемкам, напитываться духом места, проникаться и попадать в резонанс.

Технический состав стал эти съемки готовить.

А я решил послонялся по округе. Искал единения с Родиной. Это входит в подготовку к матчу с Карповым — моральная закалка. Моральная, нравственная, физическая и, наконец, собственно шахматная. Я изучаю дебютный репертуар Анатолия, ищу неожиданные повороты, готовлю сюрпризы. Он это знает, и в свою очередь изучает мои партии, и тоже готовит подкопы. Я знаю, что он знает, и учитываю это при подготовке. Он знает, что я знаю, что он знает, и тоже учитывает. Я знаю, что он… далее до бесконечности. А поскольку бесконечность — это много, поскольку объять необъятного никто не может, то лучше и не тратить силы впустую. А их, силы, копить. Аккумулировать. Они, силы, очень даже пригодятся там, в Западном Берлине. В каменных капиталистических джунглях я буду вспоминать эту берёзовую рощу, эти луга, это небо, и мне сразу станет лучше. А вспомню хороших и верных товарищей, то и вовсе превозмогу всё.

Нет, ирония иронией, но истинная привязанность не к берёзкам, а к людям. Вот я, положим, могу купить себе виллу где-нибудь на острове в южном море, перевезти туда девочек, старших и мелких — но ведь будет скучно и тоскливо. Что за счастье, если кругом чужие? То есть внедриться в общество можно, люди там преимущественно добрые и почти всегда — вежливые, если места знать. Но всё равно чужие. Это как жить в отеле, пусть самом роскошном — не своё, и всё.

Хотя зависит от характера. Некоторые и в отелях преспокойно живут, и на островах, и в Парижах не теряются. Борис Васильевич Спасский, агитирует и агитирует, скучно, мол, Миша, давай, брат, ко мне.

Вот: скучно ему.

У нас не заскучаешь. То в колодец полезешь, то в кино снимаешься. Эпизоды со мной уже сняты. Ролька у меня крохотная, немецкий фон-барон,