— Здесь ты спас жизнь моему ребенку, — пробормотала Альба, глядя на раскинувшуюся перед нами сьерру.

«Твоего ребенка защищают древние боги этих гор», — написал я.

Взглядом она попросила у меня объяснений.

«У нас, местных, есть обычай называть эти горы Сьерра-де-Кантабрия, но их древнее название — Сьерра-де-Толоньо, оно произошло от вардулийского[28] бога Туллония. Для кельтов это Бог-Отец, Тевтат. Сохранились даже развалины средневекового монастыря Санта-Мария-де-Толоньо. Говорят, монахам пришлось покинуть его из-за сурового климата. Я бы с удовольствием отвез тебя туда. Может быть, в тот день боги Толоньо защитили твоего ребенка. Хотелось бы верить, что хоть кто-то на нашей стороне».

— Я тоже предпочитаю в это верить. Это единственный стимул двигаться вперед. Я знаю, что у тебя сегодня скверный день, и хотела бы что-то изменить или, по крайней мере, облегчить… Позволь мне сообщить тебе хорошую новость.

— Го… говори, — с усилием выдавил я.

— На этой неделе я была у врача, мне сделали УЗИ и другие анализы. Несовершенный остеогенез второго типа исключен полностью, у ребенка его нет, — произнесла Альба с улыбкой, смакуя каждое слово.

Я с облегчением посмотрел на сьерру древнего бога — и с моих плеч будто свалилась тяжесть. Страх, что наш малыш унаследует ту же болезнь, которая убила первого ребенка Альбы, был еще одной тучей в моей голове с тех пор, как Альба сообщила мне о беременности.

«Спасибо, Тулоний. За заботу о моих близких», — мысленно взмолился я.

Объятия, в которые я заключил Альбу, поцелуи, последовавшие почти сразу, — таковы воспоминания, навсегда оставшиеся о том дне. Это был мой собственный выбор.

Немного придя в себя и не желая возвращаться к мыслям о своей поредевшей компании, я принялся расспрашивать Альбу.

«Расскажи мне о матери. Ты не имеешь права скрывать от меня фигуру такого масштаба».

— Знаю… — она вздохнула. — Не буду рассказывать тебе о ее светской жизни. Все знают легенду о бедной девочке из провинции: ее обнаружил один из мадридских художников, старый лис, когда она появилась на конкурсе юных дарований; девочка замечательно пела и танцевала, и родители, которые почти не выезжали за пределы Лагуардии, отважились отправить ее в Мадрид к родственникам, жившим в столице.

Эту часть я знал — кроме того, что касалось Лагуардии.

— Остальное — история. Своими голубыми глазами и светлыми волосами моя мама влюбила в себя целое поколение и год за годом выпекала фильмы, как пирожки, а когда наступил первый серьезный кризис в кино, переметнулась в театр. Она была уже взрослой, но импресарио управлял ее карьерой железной рукой. Триумфом стал «Дом Бернарды Альбы». Зато я видела ее с тех пор все реже. Это были уже не три месяца съемок, которые позволяли проводить вместе хотя бы выходные. Начались гастроли по всем театрам национальной географии, длившиеся годами. Это было несовместимо с моей школьной жизнью в Мадриде.

«А твой… — Я осекся, задав такой личный вопрос, но в конце концов знала же она обо мне почти все. — А твой отец?»

— Мой отец был шофером, работавшим у мамы с незапамятных времен. Простой парень, сын ее импресарио. Всю жизнь жил в тени своего отца.

«Так значит, импресарио твоей матери был твоим дедом?»

— Я никогда его так не называла. Он открыл мамин талант, когда она еще была ребенком. Он воспитывал ее, оплачивал уроки танцев, дикции и пения, но потом принялся швыряться мамиными деньгами направо и налево. Отправлялся в казино с четырьмя шлюхами и за один вечер тратил все, что мама зарабатывала на сцене за неделю. Я ненавидела этих баб. Вечно расфуфыренные, с сумочками из лучших бутиков, в туфлях на каблуках, в то время как мы с родителями жили от зарплаты до зарплаты и не могли позволить себе ни единой прихоти или незапланированного подарка. Я выросла в абсолютной строгости. К тому времени бабушка и дедушка по материнской линии скончались. Мать была уже совершеннолетней и осталась в Мадриде одна. У нее никого не было, кроме театральной труппы.

Я молча смотрел на Альбу; мне хотелось, чтобы она продолжала.

— У отца профессии не было. Сегодня мы сказали бы, что у него был низкий социальный статус. Думаю, мама начала с ним встречаться, потому что они много времени проводили вместе в поездках, в дороге. Были ровесниками, к тому же он не был льстецом, как остальные актеры, и ему не приходилось соперничать с ее эго. Коротко говоря, отношения с отцом были для нее как глоток свежего воздуха. Мой отец был единственным нормальным человеком среди американских горок, громоздящихся вокруг нее. Потом появилась я. Наверное, поначалу дед обрадовался, увидев в дочери своей протеже еще одну золотую жилу. Но я не унаследовала маминых синих глазищ. Ко всеобщему разочарованию, я была толстенькой девочкой, не обладавшей актерскими способностями.

«Не представляю тебя такой», — подумал я и подождал, пока она продолжит. Мне было приятно хотя бы ненадолго отключиться от настоящего.

— Спустя годы разразился скандал: отца обвинили в уклонении от уплаты налогов — якобы он сокрыл что-то около шестисот миллионов старых песет. В финансовом плане родители были невеждами: дед отдавал им десятую часть денег, которые они зарабатывали, и мы едва сводили концы с концами. Остальное он удерживал. Во время суда дед сбежал; несколько лет назад я провела расследование и выяснила, что он уехал в какую-то латиноамериканскую страну под другим именем. Нам достался отравленный подарок: все дела дед вел от имени мамы, поэтому мы разорились. У нас конфисковали почти все имущество: мадридскую квартиру, помещения для репетиций, гараж. Мама не хотела возвращаться на сцену — она уже давно от всего устала, к тому же не выносила прессу.

«Твой муж ей нравился?»

Я знаю, что Альба обещала больше о нем не упоминать, но она так откровенно рассказывала о своей жизни, что мне хотелось знать о ней все. Понять до конца, кто она и что привело ее в эту башню, в этот город, к мужу-психопату.

— Она не была в восторге от того, что я с ним встречаюсь. Сначала думала, что он сошелся со мной из-за нее, чтобы с моей помощью сделать увлекательное журналистское расследование типа «Как на самом деле живут звезды?». А может, предполагал, что она что-то знает о местонахождении своего импресарио. Нанчо воспринял ее антипатию без лишних эмоций. Шероховатости в отношениях с тещей он сглаживал на свой манер: неторопливо, последовательно. Ты же знаешь его стиль.

Я впервые улыбнулся, вспомнив спокойного парня, который заслужил мое доверие выдержкой и хорошими манерами.

— Когда я вышла за Нанчо, мы с мамой отдалились друг от друга, — продолжала Альба. — Рядом с ним мама никогда не чувствовала себя комфортно. У нее аллергия на журналистов; она не хочет, чтобы кто-то связывал ее со сценическим именем, хотя Лагуардия — городок маленький, и практически все ее знают. Но люди здесь сдержанные, и она заслужила уважение как хозяйка отеля. Кроме того, мама сотрудничает в благотворительных делах с «Ротари-клубом» в Витории и Логроньо. Что касается наших отношений, то теперь мы с ней снова близки. Я уже говорила тебе, что она первая пришла в больницу, как только узнала, что он… сделал с нами. Взяла на себя все хлопоты в течение первых нескольких недель, когда я была не в состоянии реагировать из-за шока, а ты был в коме. Привезла меня сюда. Панорама сьерры и виноградников исцелила меня. Теперь я приезжаю сюда по выходным, иногда привожу Эстибалис и ночую в замке. Думаю, жизнь у меня сейчас гораздо спокойнее, и мне легче понять мою мать.