— Гов… говори, — выдавил я, и Альба сделала вид, что не замечает, как я покраснел.

— Я говорила с доктором Геварой. Твой друг Хосе Хавьер…

— Хо… Хота, — поправил я. Хота ненавидел, когда его называли именем, которое он делил со своим отцом; это желание следовало уважать хотя бы в день его смерти.

— У Хоты был синяк под глазом, вокруг все опухло. Эстибалис предположила, что его ударил ваш общий друг Асьер, а не таинственный наркоман, не оставивший ни единой улики. Ты общался с Хотой после инцидента в аптеке?

«Нет, у нас не получилось», — с трудом напечатал я.

«Как это не пришло мне в голову?» — ужаснулся я.

Не видел я с тех пор и Лучо. Как мог я быть настолько беспечным, чтобы не контролировать окружение Асьера, потенциальных участников драки? Я лишь расстроился, что Арасели медлит с нашей с ней встречей.

— Ты говорил, что четверо друзей из твоей компании были с Аной Белен Лианьо пару десятилетий назад. А теперь получается, что как минимум один из них продолжал с ней общаться, причем настолько близко, что она поделилась с ним тремя миллионами евро. И вот этот друг избит и обвиняет какого-то человека-невидимку…

«Куда ты клонишь, Альба?» — написал я.

— Эстибалис рассматривает новый поворот дела с точки зрения эксперта по виктимологии. Как ты наверняка заметил, характеристики жертвы изменились.

«Да, я уже это понял. Убийца или убийцы убивают не беременных женщин, а всех, кто был в лагере в 1992 году».

— Новые убийства тоже могут быть связаны с наказанием за плодородие, соответствовать тому же кельтскому обряду Тройной Смерти, то есть преследуют тех, кто, по мнению убийцы, не заслуживает иметь детей.

«Что-то я теряю нить… Хота — не беременная женщина».

— Нет, но, возможно, он ждал ребенка.

— Хота? Быть того не может.

— Если только… — Лицо Альбы приняло красноречивое выражение.

Если только мой друг Хота не был отцом ребенка, которого ждала Ана Белен Лианьо.

4 декабря 2016 года, воскресенье

Стояла уже глубокая ночь, когда я добрался до площади Белой Богородицы, направляясь к себе домой. Желтые огни уличных фонарей отражались в гранитной мостовой: днем в Витории прошел дождь, воздух очистился и посвежел.

Я вытащил связку ключей с брелоком в виде деревянной сьерры, который вырезал дедушка, и застегнул до упора молнию на куртке.

Поскорее вернуться домой и улечься в постель. Забыть обо всем. Поспать хотя бы немного. А что еще делать, когда друзья детства осыпаются на землю, как осенние листья, и на ваши и без того сгорбленные усталостью плечи ложится ответственность за поимку виновных…

В этот момент я снова машинально сунул руку в карман куртки — и внезапно нащупал другую руку.

Некто, царапнув мне пальцы, сунул на дно кармана какую-то бумажку. Я взвился, как пружина. Кто и с какой целью лезет в мой карман? Меня хотят ограбить?

Парнишка в натянутом на лоб белом капюшоне, из-под которого торчали синие лохмы, помчался прочь, зажав под мышкой огромный скейтборд. На нем был белый пуховик без каких-либо примечательных деталей. Единственной подробностью, которой я мог бы воспользоваться на случай, если понадобится сделать официальное опознание, был скейт с нарисованным на нем стариком с длинной белой бородой.

— Эй! — закричал я в ярости. — А ну вернись!

Пять слогов. Я осознал это мгновенно. Когда к моим усилиям не примешивался фактор стыда, мне удавалось произнести больше слогов. Вот как полезно покидать зону комфорта…

Я побежал за ним через площадь. На тротуарах не было ни души. Одиннадцать с чем-то вечера, декабрьское воскресенье, вся Витория разошлась по домам.

Заметив, что я приближаюсь к кафе «Дублин», таинственный паренек вскочил на скейт и свернул на улицу Депутасьон, пешеходную и пустую.

Возле кантона Сан-Роке, архитектурного памятника древности, который с течением веков превратился в самую узкую улицу города шириной чуть более метра, парень соскочил с доски, подхватил ее под руку и исчез в темном переулке.

К тому времени, когда я добрался до кантона и прошагал по нему несколько метров, я уже потерял его из виду. Я не знал, куда он направился — вверх по улице Эррерия или вниз, а может, пробежал весь кантон и был уже на Сапатерии или Корре…

Пришлось махнуть рукой, иначе не скажешь.

Домой я возвращался в ужасном настроении. На этот раз прошел по улицам гильдий. Закрыв дверь квартиры, вытащил наконец мятую бумажку и прочитал записку, которую оставил парень:

Кракен, как ты ее задолбал, поверить невозможно. Завтра в 13.13 встречаемся в склепе Нового собора. Об этом никому. Ни с кем не говори по мобильнику и не бери его с собой, ради бога.

В конце записки стояла подпись, сделанная на манер уличного граффити, в которой можно было разобрать имя «Матусалем».

Матусалем? Теперь я понял значение рисунка на скейте: библейский патриарх[29], проживший более девятисот лет.

Я познакомился с Матусалемом несколько месяцев назад, когда выяснилось, что у Тасио имеется собственный хакер, выполняющий его поручения за пределами тюрьмы Сабалья. Несмотря на ангельский вид, парень был совершеннолетним, и в тюрьме добряк Тасио взял его под покровительство.

Мне стоило немалых усилий преодолеть атавистическое сопротивление мальчика-хакера и заставить его сотрудничать со мной при расследовании двойного преступления в дольмене, но благодарность за помощь Тасио взяла свое, и в конце концов он согласился исполнять мои поручения в качестве неофициального помощника.

А потом исчез.

Аккаунт Тасио в «Твиттере» был неактивен. Оставались лишь письма в моем почтовом ящике, смутные воспоминания… И больше ничего.

Я ничего не знал о нем с тех пор, как Нанчо выстрелил в меня, а потом я вышел из комы. Не то чтобы Матусалем держался в тени: он был гением преступного интеллекта, и если не желал оставлять следы, то просто не оставлял. Ни в виртуальном мире, ни в реальном. Я пытался напасть на его след и могу подтвердить это со всей ответственностью. Искал — и ничего не нашел. Только Голден Герл могла преподнести мне его на подносе. Но это уже другая история…

* * *

На следующий день рано утром Эстибалис вызвала меня на срочное совещание в своем кабинете в Лакуа. Я знал, что отчет о вскрытии Хоты еще не готов, но нам и без отчета было что обсудить. Сделав перед зеркалом праксии, я сел в машину и вскоре припарковался на стоянке у Порталь-де-Форонда. День выдался пасмурным, лил дождь.