— Меня посадят, — почти беззвучно констатирую факт. — Меня посадят на восемь лет.

— Тогда мы уедем, — сразу лепечет она и я смотрю, как слезы сплошным потоком заливают ее лицо. Единственное светлое пятно во мраке сознания. — Мы собирались и уедем. Затеряемся в Москве. Нас никто не найдет. Она же огромная. Максим…

Глупость думать, что, если не захотят, не найдут. Еще глупее думать, что мне это не как не аукнется. Но я делаю, как говорит Лана.

Иду за ней, поднимаю байк и жду, когда она сбегает за своей и моей сумкой.

— Максим, ты можешь ехать?

Хочу спросить про Королева, чья нога торчит из-под машины, но боюсь. Боюсь даже подумать, что все зря. Лана бы не стала. Она меня любит. Любит ведь?

— Ты любишь меня? — поворачиваю голову, когда она садится за мной на мотоцикл. Жмется, обнимает руками и грустно улыбается.

— Я очень тебя люблю. Ты мне дороже всех на свете.

— Всегда помни об этом, — говорю я достаточно резко и протягиваю шлем. Пора двигаться, потому что трупы найдут уже минут через десять.

Выехав на дорогу, я думаю, что все получилось, так как я хотел. Лана больше никогда меня не забудет. Только вот путь мне кажется выбран неправильный, какой-то кривой, через ухабы и болотистую местность.

И пока воздух бьет меня в лицо, я ощущаю внутреннее напряжение, сменяющееся счастьем. Теперь я свободен. Теперь мне не нужно думать о жизненном долге Антону.

С другой я убийца и долго ли хватит Ланы жить с таким, как я. Пусть она даже готова бросить все и уехать. Это все не считая того, что меня могут посадить в любую секунду.

Мчусь сквозь Московские, утренние пробки, ровно так же, как сквозь мысли. Лечу. Почти не дышу. В горле все еще сгрудились непролитые слезы, а сердце отстукивает барабанную дробь.

В ближайшем банкомате Лана снимает деньги с карты, после чего сминает ее и выкидывает.

Мы находим неприметный хостел и селимся в двухместном номере с большой кроватью и узкой душевой.

Там Лана обрабатывает мне рану и убегает за едой.

Холодный душ хоть немного освежает и дает вздохнуть спокойно. Но все равно сажусь на кровать и чувствую, как меня трясет. «Убийца. Убийца», кричит внутренний голос, а я только и могу в ответ шептать: «Я защищался».

Тру лицо и вздрагиваю, когда дверь тихонько скрипит. Входит Лана, встревоженно меня осматривает.

В руках пакет из круглосуточной забегаловки. Она раскладывает все на прикроватной тумбочке.

Смотрю на булочки, мясо, салат и не вижу их. Все мое внимание приковано к полоске кожи, которая видна у Ланы из-под задравшейся футболки.

И в голову стреляет совсем другой голод. Физический. Грязный. Ядом растекающийся по венам, заставляющий отречь разум и поддаться одному лишь инстинкту. Животному.

И сердце отбивает уже более спокойный ритм. В голове шумит голос не так громко. Потому что скоро, совсем скоро я окажусь там, где мне всегда рады, а еще через некоторое время забуду даже собственное имя.

— Лана… — не узнаю собственный хрип, чувствуя, как живот крутит от желания. — Иди сюда. Мне нужно тебя трахнуть.

— Может поедим? — поворачивает она голову, но посмотрев на меня, замирает. В ее взгляде что-то меняется. Он становится озабоченным и горящим. Она понимает. Лана все прекрасно понимает. — Ну и отлично, поесть можно чуть позже.

Хочется спросить себя, а что ты наделала. Почему находишься с ним, в этой задрипанной комнатушке, в бегах. Почему не мчишься под крыло опекуна, почему не прячешься под одеялом, как любила делать в детстве. Думала, что только оно убережет тебя. Глупо. Так глупо и наивно.

Одеяло не может помочь.

И внутренний голос не помогает.

А тело, как магнитом тянется к Максиму, а сердце чувствует его боль. Знает, что сейчас нужно сделать все, как он хочет. Не противиться ни ему, ни себе.

Да и совесть шепчет, "он спас тебе жизнь", теперь только собственной ты можешь откупиться.

Жизнь за жизнь. Сердце к сердцу. Глаза в глаза.

И вот уже колени ватные, а Максим тянет меня за пояс джинс к себе, утыкается в живот, а потом и вовсе забирается с головой под футболку.

Хочется улыбнуться. Максим тоже верит, что простая ткань может спрятать от реальности.

Может. На короткий миг. На мгновение… Остается только ждать и верить, что сказка не закончится. Что карета золушки не превратиться в тыкву… Что реальность не возьмет нас за горло и не бросит об землю, разбивая мечты. Желания. Фентазии. Оставляя только горькое одиночество.

— Только утро, а я уже устал… — шепчет он глухо, опаляя кожу дыханием, а затем касается кончиком языка впадинки пупка.

— Может поспим? — предлагаю я, но вижу как от качания головы ходит ходуном футболка.

— Лучше трахнемся, — снова грубит он и подцепив края футболку, сдергивает ее через мою голову.

Долго смотрит на соски, что уже ноют от желания и прячутся под тонкой тканью бюстгальтера.

В мозгу от его взгляда все плавиться, от касания рук к груди стягивает лентой. Задыхаюсь. В горле ком. В мозгу шумно пульсирует кровь. В глазах темнеет, руки сразу находят опору в виде его плеч, пока он продолжает вонзать в меня иглу взгляда и медленно мять оба полушария.

И я закидываю голову назад, прикрываю глаза, чтобы издать нежный стон, когда он стягивает обе чашечки и обхватывает мои соски.

Тянет, покручивает, ласкает большими пальцами, ударяя в самые потаенные нервные окончания. Увлажняя щель настолько, что хочется сжать ноги, чтобы не потекло по ногам.

Максим не медлит, за чашечки настойчиво тянет меня вниз, в свои ноги. На колени. За волосы возвращает голову в исходное положение и обхватывает лицо двумя руками.

Смотрит. В душу заглядывает, ищет что-то..

— С Королевым… — напоминает он грязные слова убитого Антона, что я слышала сквозь собственный ужас.

— Нет, нет… Он просто спал на диване, он просто вызвался отвезти меня на вокзал.

Максим недоверчиво хмыкает, но не прекращает держать мое лицо. Теперь и вовсе сминая губы большими пальцами.

— Мне нравится твой рот, — хрипит он, заставляя раскрыть губы и облизнуть оба пальца, а у меня уже перед глазами палатка из пототенца.

Возвышается. Соблазняет своей величиной.

Максим наклоняется, чертит колящие линии на губах, пробирается сквозь них языком.

Затевает настоящее любовное сражение и проигравших здесь быть не может.

Он так тщательно играет с моим языком, разносит по телу невыносимо возбуждающие импульсы. И все это так чувственно и жадно, так грязно и правильно, что меня потряхивает как листок на осеннем ветру.