— Ты следил за Рубином?!

Тревоги поглотили Олеандра, сбивая дыхание и подгоняя сердце.

— Мои соглядатаи, — кивнул Аспарагус. — И соглядатаи Каладиума, надо думать…

Нет! Олеандр не верил. Не мог поверить, что все его потуги по спасению Эсфирь обернулись против него. Рискуя жизнью, она отважилась исцелить его в разгар битвы с вырожденцами. И чем он ей отплатил? Завел в паутину треклятого подлеца в маске, который всухую его надурил! А ныне и вовсе выглядел так, словно нашел под деревом мешок с изумрудами.

К счастью, Аспарагус отвернулся. Иначе получил бы в глаз, по другую сторону от изувеченной половины лица — для гармонии. Вестники совести в его душе, как видно, прозвонили в заржавевшие колокола.

Потому как он поспешил добавить:

— Эсфирь не пострадает, ежели согласится на сотрудничество. Она нужна Каладиуму живой.

— Ежели? — вопросил Олеандр, а затем прокричал: — Ежели, говоришь?! А ежели нет? Что тогда? Палач убьет ее? А ежели да — что тогда? Заставит исцелять вырожденцев, который убивают наших? Эсфирь не игрушка, Аспарагус! Не наживка! Подозреваешь Каладиума? Вперед! Выведи его на чистую воду! Ты сильно заблуждаешься, полагая, что я буду сидеть сложа листья…

— Уповая на податливость Каладиума, — перебил его архихранитель, — на ложный путь ступаю вовсе не я, наследник. Будьте благоразумны, не свершайте сомнительных деяний. Ныне мне должно увериться в выводах.

Аспарагус что, поскачет за Эсфирь? И Каладиум тоже?

Отчаяние и страх за жизнь Эсфирь. Гнев и острое желание живьем содрать с Аспарагуса кожу и отправить освежеванную тушу отцу с просьбой прислать взамен кого-нибудь подобропорядочней, например, дохлого вепря. На мгновение все чувства в груди Олеандра смешались. Пальцы сжались в кулак. Он уже размахнулся для удара, как рука оказалась вывернутой за спину. Грубые ладони сомкнулись на плечах. К носу прилипла тряпка, пропитанная какой-то гадостью с резким запахом.

Сонник! Только догадка просочилась в голову, мир перед глазами поплыл. Потуги вырваться ни к чему путному не приводили. Олеандр обмяк на ветви сродни мешку, напичканному опилками.

Не спать! Он распахнул веки и часто-часто заморгал. Но глаза предательски слипались, утягивая в кошмар. Едкий запах сонника обволакивал сознание, дурманил разум. Чувство вины корнями вгрызалось в сердце. Вязло в груди, выкорчевывая наружу горечью поражения.

Впереди маячила расплывчатая зеленая тень. Взоры Олеандра и Аспарагуса пересеклись — будто небо и земля столкнулись.

— Жаждали правды? — бросил архихранитель. — Извольте.

И это были последние слова, которые Олеандр расслышал, прежде чем потонул во мраке.

Аспарагус покинул поселение.

Ныне он неподвижно стоял у дерева, завернувшись в плащ. Сердце, поначалу отплясывавшее в груди танец, замедляло стук с каждым вздохом. Он видел крупицы пыльцы, гоняемые по лепесткам дыханием ветра. Чувствовал холод ножен, торчавших из-за пояса. Слышал, как опоенный зноем воздух колышет нити паутины, наигрывая на них тихую мелодию. Шум древесных крон, птичья трель — лес напевал столь ладную песнь, что в ней легко различались подложные ноты, одной из коих явился треск, словно кто-то ступил на тонкий лед.

Сын Дуги́! Аспарагус устремил взор к источнику чуждого слуху звука. Досадуя на затянувшееся ожидание, накрыл пальцами эфес меча. Прищурился. Во тьме сгустившихся лозняков проскользнула мерцающая тень, окантованная морозной коркой. За спиной снова послышался хруст. Из-за дерева впереди выступил юноша. Вернее, жалкое его подобие, фантом, сотканный из морозного воздуха.

Он шёл нарочито прямо, будто вместо позвоночника ему вживили металлический стержень. Его локоть едва уловимо согнулся. Из дутого рукава рубахи в ладонь упал поддельный стилет.

В животе Аспарагуса шевельнулся мимолетный росток страха, но рот исказила кривая усмешка. Его дурили. И уловка носила знакомый почерк владыки Дуги́ — его былого мастера. Аспарагус улыбнулся, ожидая удара со спины от реального океанида. Он сделал ложный выпад влево, не перенося вес на согнутую в колене ногу, чтобы в нужный миг ринуться вправо. Стилет-обманка сорвался с руки фантома. Распоров воздух, оружие просвистело над плечом и растаяло.

На ум Аспарагусу пришла мысль: «Игла!» Неспроста ведь сыну Дуги́ даровали это прозвище. Стоило выводу укорениться, воздух потревожил другой звук. Казалось, кто-то резко выдохнул.

И Аспарагус припал к земле, пропуская над головой едва заметную иглу, которая с тихим хрустом вонзилась в дерево.

— Благой ночи, сын Дуги́, — произнес он, крутанувшись в приседе. — Быть может, покажетесь?

Ответом был трепет листвы. Потому Аспарагус поспешил подняться и спрятать клинок в ножнах.

— Долго я вас искал, — дополнил он. — Наши умыслы схожи, веруете? Мы оба желаем, чтобы сердца дорогих нам существ бились.

— Господин Аспарагус? — тихо, но чётко произнес звонкий голос. — Благой ночи. Окажите милость, пролейте на выказанные слова каплю смысла. Ежели позволите, воды принесли меня в Барклей, ведомые дурным предчаянием, иссекающим душу мою вот уже кою ночь кряду.

У Аспарагуса вырвался смешок. Давненько он не общался с океанидами, ох давненько. Он вытащил из дерева иголку. На её кончике запеклась рыжая капля отравы, навлекавшей краткосрочный сон. Яд сей называли «беглым забвением». В больших количествах он мог и умертвить.

— Подплывая к лесу, я узрел следы бойни, — продолжил сын Дуги́. — Отыскал на берегу саблю Дэлмара и…

— Вы испугались за брата, — перебил его Аспарагус и откинул иголку в траву. — Не трудитесь пояснять — намерения ваши прозрачны. — Он вздохнул и добавил: — По всей видимости, мне придётся покинуть Барклей. И я хотел бы, чтобы вы приглядели за сыном Антуриума.

На просеке воцарилась тишина. Воздух насытился пагубной сыростью, будто над лесом взметнулась волна, гораздая поглотить все живое. Чуть поодаль во мраке ночи сверкнул беловатый свет. Сперва едва заметный, он разгорался все ярче и перемещался, подобно блуждающему огню, пока его хозяин, перескакивая с ветки на ветку, спускался с дерева.

Наконец, давление воды исчезло. Перед взором Аспарагуса появился океанид— высокий и поджарый, бледнолицый, со стянутыми на макушке в хвост белыми волосами, лоснившимися серебром. Ныне сын Дуги́ уже мало походил на того сутуловатого паренька, прежде нараспев читавшего дриадам стихи.

— Полагаю, вопросы мои останутся без ответа? — Его голос иссох, как выкинутый на солнцепек прут.

— Лесу угрожают выродки, за спинами коих стоит Каладиум, — отозвался Аспарагус. — Наследника клана дважды пытались убить. Достаточно?

— Малахиту грозит опасность, — вымолвил сын Дуги́, пряча в карман портков тонкую древесную трубку. — Вы желаете, чтобы я приглядел за ним. А перед тем, стало быть, вы намерены отправить меня к праотцам? Как-то не вяжется.