но с кровью проблемы. Решить их можно было, но за границей, а где на это денег взять? Так и похоронили сына.

Через год Рафина и мужа потеряла. У Марата начались проблемы с работой, с правоохранительными органами, с друзьями. А все из-за того, что деньгами одержимым стал. Захотел иметь их столько, чтобы если кто-то из близких заболеет, отвезти его хоть в Америку к докторам, хоть на Тибет к монахам, хоть в Африку к колдунам. Впутался в темное дело Марат, а выпутаться не смог…

Не выдержал, повесился.

Рафина тогда сильно духом пала, от этого занемогла. Дали ей на работе путевку в башкирский санаторий, но не помогали ей процедуры да правильное питание. Спасло только восхождение на Иримель. Рафина будто переродилась на вершине этой священной горы и поняла, что нашла место силы.

Она переехала в Башкортостан, на свою историческую родину (о ней ранее только слышала, а родилась на другом конце страны), устроилась поваром в пансионат и зажила себе спокойно.

Через три с половиной года к ней приехал младший брат Марата… Свататься!

— Родственники наставили? — спросила она. — Взять в жены вдову брата? По старым обычаям? — В роду Марата и Ильяса имелись не только татары и башкиры, но и кавказцы. Дед был настоящим горцем, родился в далеком ауле, где до сих пор чтили традиции.

— Нет, это мое желание.

— Я старше тебя на двенадцать лет!

— На одиннадцать с половиной.

— Найди себе ровесницу. А родителей не слушай, живи своей жизнью. Современной, яркой. У меня не семеро по лавкам, мне помогать не надо.

— Мама с отцом как раз не поддержали мое решение. Говорят точно так же, как и ты.

— Тогда зачем ты взваливаешь на себя эту ношу, Ильяс?

— Глупенькая, я хочу жениться на тебе, потому что люблю, — Рафина отмахнулась. Какую чушь он говорит! — Я еще в детстве за тобой бегал, разве забыла? Это я с тобой познакомился, а не брат.

— Тебе тогда было лет десять.

— А сейчас двадцать три. Я взрослый.

Он был так трогателен в этот момент. Очень хрупкий, невысокий, с жидкими усиками и огромными глазами озорного кутенка. С ним хотелось поиграть в мяч, а не говорить о взрослых вещах, типа брака.

— Я отслужил в армии, получил высшее образование, — продолжал Ильяс. — Я не пью, не курю, могу починить любой электроприбор. Ты не пожалеешь, если выйдешь за меня.

— Хорошо, я подумаю, — сказала она, чтобы отвязался.

Была уверена, увидев ее повзрослевшую, пополневшую, с сединой у висков, которую она не закрашивала ни тогда, ни сейчас, парнишка разочаровался… Но из упрямства (или от растерянности) решил идти до конца! Надо дать Ильясу время на осознание, и он передумает. Одно дело на расстоянии мечтать о первой своей любви, другое — увидеть ее в реальности, без прикрас. Когда скончался Марат, Ильяс служил в армии, и его не отпустили на похороны. Так что не виделись они почти пять лет.

Но парень не передумал. Даже когда Рафина гнала его, он возвращался на следующий день.

— Ты чего ломаешься? — спросила у нее подруга, работающая в пансионате горничной. — Хороший парень, а ты нос воротишь. Мне бы такой замуж предложил, я бы выскочила, не раздумывая.

— Я не сомневаюсь, — усмехнулась Рафина. Любвеобильная подруга меняла ухажеров, как наволочки на казенных подушках, и за каждого была не прочь выйти. — Но я другая.

— Вдовицей помереть хочешь! А зачем?

— Нет, я могла бы выйти замуж второй раз, ребенка родить, но… Не за Ильяса.

— Почему?

— Он молодой и бестолковый.

— Его уже взяли в наш пансионат на должность главного инженера. Он умный!

— Я не об интеллекте. Незрелый он еще.

— Сама такая. Хоть и старая. Ильяс уже в десять лет себе женщину для жизни выбрал и добивается ее до сих пор. Он настоящий мужчина. А ты дура!

Подруга так разозлилась на Рафину, что долго с ней не разговаривала. Но когда увидела подругу с Ильясом в видеосалоне, где они смотрели мелодраму, отошла. И на свадьбе была свидетельницей.

Жили молодые хорошо. Дети только не получались. Рафина себя в этом винила, просила мужа уйти от нее к той, кто ему родит, но Ильяс был уверен, что у них все получится. В их паре все на этом держалось — на его уверенности. Худенький, маленький, молоденький, он был настоящим МУЖИКОМ! Каменной стеной, поддержкой и опорой. Когда Рафина наконец забеременела, Ильяс договорился, чтоб жену на легкую работу перевели уже на раннем сроке. По дому делать тоже ничего не давал, разве что готовить. Играть научился на дудочке, и пел Рафине и не рожденному ребенку колыбельные под аккомпанемент.

Алия родилась семимесячной, чахлой. Но упрямой в отца. Она выжила, окрепла и дала родителям жару. Орала с утра до вечера и таким басом, что пугала соседей. Не бывает у деток таких голосов, шушукались они и крестились. Юха родился у Рафины и Ильяса — так злого демона башкирской мифологии называли.

Но в годик Алия стала совсем другой. Как пошла уверенно, так и изменилась. Носиться начала по саду, гонять кур да кротов, ямы рыть, в лужах валяться, ловить языком капли дождя и снежинки и хохотать от счастья, но тоже басом.

Алия помнила себя с трех лет. То был ее день рождения. Она выучила частушку, забралась на табурет и спела ее гостям. Отец подыграл на дудочке. И не дрогнул, когда услышал смачное бранное слово. Не понял ребенок, что матерную частушку выучил. Тогда Алия в последний раз видела отца, поэтому таким его и запомнила: сдерживающим смех, с дудочкой.

Он уехал в командировку и не вернулся. Несколько лет считался пропавшим без вести. Но его тело обнаружили, когда началась расчистка промышленной свалки, и останки вернули семье. Мужа Рафины убили, но кто, полиция так и не выяснила. Али тогда не столько от горя, сколько от угрызений совести страдала. Она предполагала, что отец сбежал, ведь она почти его не знала. А мать была уверена, с ним что-то случилось. Не мог Ильяс их бросить! Она твердила это, чем раздражала Али. У них половина класса брошенных отцами ребят. А чем она лучше? Или он, папа? Только и мог, что на дудочке играть.

За такие слова Али пощечину получила от матери. Впервые она подняла на дочь руку.

— Не смей дурно говорить об отце! — сурово проговорила Рафина. И Али больше не позволяла себе этого.

Но похороны Ильяса приехала его мать, дважды свекровь Рафины. Не только чтобы проститься с сыном, а чтобы проклясть