все существовавшие на тот момент тексты Башлачёва. Она вспоминает: «В тот момент печатать мало кто умел в нашем кругу, да и доступ к машинке мало у кого был. Я печатала тексты и группе «Народное Ополчение», их нужно было предоставлять в рок-клуб, чтобы залитовать, получить разрешение для выступления. Как-то это само получилось. Для меня это труда не составляло. Единственное, это было немного опасно, потому что я работала в отделе научных исследований и периодически сдавала образцы шрифта в первый отдел[140], поэтому, если что-то было напечатано, то можно было установить, кто это делает, и я старалась печатать, когда никто не видит. Мы из этого не делали какой-то истории, что я — «летописец» Саши, просто это было нужно. Как если бы я его попросила посуду помыть, он бы помыл». Будучи также пишущим человеком, Людмила бережно воспроизвела тексты Башлачёва в пяти экземплярах. В некоторых местах Александр указывал ей на неточности, она перепечатывала их столько раз, сколько было нужно. Сохранилось очень мало рукописей Башлачёва, они есть далеко не для всех его песен, и единственная сохранившаяся копия этих распечаток — уникальный документ, позволяющий получить представление о специфике написания текстов этим автором.

В конце года Башлачёв давал многочисленные квартирные концерты в разных городах. В частности, состоялся концерт в Москве, в районе метро «Третьяковская», организованный группой людей под названием «Клуб чудаков». Там Александр познакомился с Ильей Смирновым[141].

Новый год Башлачёв встречал в Ленинграде вместе с Евгенией Каменецкой, ее подругой Татьяной Шепелевич[142], Людмилой Воронцовой, Дмитрием Бучиным, Сергеем Хреновым и другими. Людмила вспоминает: «Женя нам приготовила какую-то фаршированную курицу. Это происходило ужасно долго, а все мы готовить не умели и смотрели на нее с большим уважением. Но все равно как-то грустно было, печально».

В 1984 году были написаны песни «Музыкант», «Не позволяй душе лениться», «Подымите мне веки», «Поезд» и «Час прилива». Первая из них была посвящена Вячеславу Кобрину и группе «Рок-Сентябрь».

1985

Александр был на подъеме. В январе он написал песни «Дым коромыслом» и «Ржавая вода», приехал из Ленинграда в Череповец и исполнил их друзьям.

В начале года Александр писал[143] бабушке: «Читаю твою открытку и думаю — раньше для меня эти слова были пустыми пожеланиями. А теперь скажу тебе — все они сбылись. Я живу замечательно. В моих делах — успех. Личное счастье есть. Радости в жизни столько, что огорчаться просто некогда. Небо надо мной гораздо чище, чем над многими людьми, живущими, не зная зачем. А в душе весна, как у всех, кто свою душу не душит[144]. В общем, я совершенно счастливо живу. Пишу песни, пою[145], людям от них легче жить, это правда. Часто езжу в Москву, там выступаю, много интересных и хороших людей вокруг меня... Много планов, идей, времени на жизнь отпущено мало, надо всё успеть. Много лет я спал, пора работать. Чем больше работаешь, тем меньше устаешь, я это понял. Словом, пою — людям спать не даю! В апреле приеду, приеду на пироги, обязательно. Скучать некогда, но по дому и по тебе соскучился».

22 января Башлачёв написал Василию Нелюбину письмо, в котором выражал радость по поводу рождения детей у своего друга: «Вот так, незаметно для окружающих тебя европейских друзей, ты и станешь дедушкой. И будет маститый ас сибирской зарисовки крестить в енисейской водице своих внучат... А мои дурни в это время, в лучшем случае, будут сосать титьку. Потому что в той ситуации, в которой я намерен провести остаток своих лучших лет, заводить детей — жестокое кощунство над символом счастливого детства. Я сейчас живу в Питере, в квартире, где у меня пока нет постоянной прописки». В дальнейшем из письма в письмо Александр будет повторять фразу «болтаюсь между Питером и Москвой», а также рассказ о своих неизменных планах: «Скоро запишу пленку, сделаю группу. А может быть, останусь кулаком-единоличником. Все это неважно, поэтому, надеюсь, свидимся, я дам тебе интервью, а потом возьму его у тебя. Все-таки профессионалы, что тут говорить!»

В феврале Башлачёв поехал в Свердловск. Оттуда — в Ленинград.

В Ленинграде в феврале состоялся квартирный концерт у Павла Краева[146]. Павел рассказывает: «О Башлачёве мне Майк сказал. У меня должен был быть концерт Сергея Рыженко, но тот приболел. Майк мне вместо него посоветовал: «Вот есть такой Саша Башлачёв. Наверное, будет очень хорошо, но если ты не боишься... сильно нелояльных текстов. Это очень здорово». Но тогда Башлачёв так и не пришел, не состыковались как-то. Он пришел позже на концерт Юрия Наумова[147] [с которым незадолго до этого познакомился в кафе «Сайгон»[148]] как слушатель. Уже после концерта он спросил: «Майк про эту квартиру говорил? У тебя можно поиграть?» Он сказал, что тогда не смог, но хотел бы как-нибудь сделать концерт». Дома у Павла состоялись еще два выступления Башлачёва: летом и зимой. Павел вспоминает: «На двух концертах комната была заполнена, человек по тридцать набивалось. А один был летом, и почти никого не было. Два концерта записаны у меня, но, поскольку они практически идентичны другим, которые Башлачёв давал в это же время (там даже порядок песен такой же и исполнение — один к одному), они не изданы. Общались мы с ним минимально. Он мне сам звонил, чтобы договориться про следующий концерт, когда ему деньги были нужны. «Давай сделаем. Можешь?» — «Могу». Иногда к Майку на работу вместе ездили, на концерт какой-то ходили. Кто-то из «демократов» приезжал, то ли чехи, то ли венгры. Я ему квартирник Майка поставил еще летом, после концерта, он сидел и слушал. После третьего концерта я его больше не видел».

Рассказывает Дмитрий Бучин: «[В конце февраля] Башлачёв улетел в Свердловск, я уехал в Челябинск. Потом мы с ним созвонились, он сказал, что тоже приедет в Челябинск. Мы встретились там. Он приехал с Женей Пучковым. У меня родители — очень гостеприимные и музыкальные люди. Мама играет на русской гармошке, папа — на гитаре. Они накрыли огромный стол, все наелись и пели песни по очереди — мама, папа, Сашка».

5 марта состоялся концерт Александра в Челябинске, в ДК Промстрой-2, который записывал Дмитрий Богин[149]. Дмитрий Бучин продолжает: «Друзья проводили нас на вокзал и, чуть тепленьких, погрузили в вагон. Он залез на самую верхнюю полку, где матрасы обычно лежат, а я залез