— Олег Викторович, нам надо встретиться. Прямо сейчас! Куда мне подъехать?

— Я сам приеду.

Она понимала, что разговаривать с Осокиным слишком рискованно. Но не знала, что ей делать. Ей необходимо было с кем-то поговорить, посоветоваться. К тому же Осокин уже знал, что Наташку похитили.

А где-то в глубине сознания, еще не обретя уловимых, четких очертаний, жила другая мысль: «Осокин сможет потом объяснить Павлу, как все было. Потом, не сейчас! Сейчас нельзя! И Павел поймет, простит, не отвернется.»

Олег приехал очень быстро. Уже минут через десять. Усадил плачущую Анну в кресло, принес воды и попросил рассказать все. До мельчайших подробностей.

Анна рассказала. О визите незнакомца, о том, что Наташку действительно похитили, об условиях, которые перед ней поставили.

— А почему они думают, что вы имеете какое-то влияние на Нестерова? — удивился Осокин.

Анна замялась:

— Мы с Павлом Андреевичем… В общем, в Лондоне мы общались не только в официальной обстановке, и они… Возможно, они подумали, что я сумею этим воспользоваться.

— Но это же глупо! Мало ли с кем Нестеров общается в неофициальной обстановке! Вы явно чего-то недоговариваете.

Анна опустила глаза. Она молчала, нервно теребя пальцами манжет блузки.

Олег подался вперед. Накрыл ладонью руку Анны. Мягко улыбнулся:

— Не бойтесь, Анна. Расскажите мне, что вас тяготит. Чтобы понять, как действовать дальше, чтобы помочь вам, я должен знать все. Абсолютно все.

И тогда Анна рассказала ему о той давней ночи. Осокин был первым человеком, которому она об этом рассказывала. Когда-то она дала себе клятву, что никогда никому об этом не расскажет. И вот не сдержала обещания, данного самой себе. Обстоятельства заставили.

После рассказа Анны Олег некоторое время молчал. Смотрел прямо перед собой, в какую-то невидимую точку на стене, барабанил пальцами правой руки по подлокотнику кресла. Затем произнес:

— Откуда они могут знать о том, что вы уже были знакомы с Нестеровым?

— Ума не приложу!

— Вспомните всех, кому вы об этом рассказывали. Друзья, знакомые. Может быть, Лариса?

— В том-то и дело, что никто не знал. Я никому об этом не рассказывала. Абсолютно никому!

— Ну ладно. Сейчас уже не так важно, откуда знают. Главное — знают. И пытаются это использовать. Ведь ваш лондонский роман с Павлом — это уже не банальное увлечение начальника референтом. А, как это ни банально звучит, глубокое чувство, проверенное временем.

— Да нет же! Это они так думают! А на самом деле он меня даже не узнал.

— Как — не узнал? — опешил Осокин.

Анна смутилась. Вымученно улыбнувшись, развела руками.

— Вот так… Сколько лет прошло. Почему он должен помнить? К тому же я ведь тогда совсем другая была, иначе выглядела. Меня бы сейчас и соседи бывшие вряд ли узнали сразу. А тут… Да и, в конце концов, что для него тот вечер? Всего лишь один вечер из многих.

«Ну это ты врешь, подруга, — мысленно усмехнулся Осокин. — Я прекрасно знаю, что значил для него тот вечер. И та ночь. Не мог он тебя не узнать. Не мог!!»

Он ослабил галстук. А если Нестеров на самом деле попросту не узнал Анну? Тогда вся его тщательно построенная комбинация рушилась, как карточный домик. Осокин еще раз взглянул на сидящую перед ним заплаканную женщину.

«Врет? Или все же говорит правду? Это необходимо выяснить. Выяснить немедленно!»

— Черт! — Он вскочил с кресла, резко оттолкнувшись обеими руками от подлокотников. — Я так торопился к вам, что, кажется, забыл закрыть машину. Дверцу не до конца захлопнул. Я буквально на пару минут. Туда и обратно.

Выйдя из подъезда, Осокин на всякий случай подошел к машине. Потрогал дверцу. Вдруг Анна смотрит в окно? Вернувшись к подъезду, достал из кармана мобильный телефон, набрал номер Нестерова:

— Павел? Привет! Еще раз извини, что не смог встретить. Потом объясню. Ну что, ты дома будешь? Я к тебе заеду?

— О чем речь? Заезжай, конечно!

— Только сразу условимся — о делах ни слова. Все сотни раз обговорено. Лучше расскажешь, как у тебя на личном фронте. Убедился, что я прав был насчет Вирджинии?

Павел пробурчал что-то невнятное, видимо, усмехнулся:

— Прав-прав… Но этот вопрос мы с ней обсудили и, как говорится, сняли с повестки дня.

— Значит, на личном фронте без перемен? — не унимался Осокин.

— Ну как сказать? Кое-какие перемены вроде бы намечаются. Приезжай, расскажу.

Олег выдержал паузу, необходимую для осмысления полученной информации. Произнес, театрально растягивая слова:

— Па-вел! Что я слышу? Неужели нашел наконец свою богиню?

— Ну насчет богини пока не знаю. Но что интересно, тоже зовут Анна. Ладно, все, не по телефону. Приедешь — поговорим.

— И я, кажется, даже знаю, о какой Анне идет речь.

— Все-все! До вечера.

Поднимаясь по лестнице, Осокин сосредоточенно обдумывал свои дальнейшие действия. Нестеров действительно не узнал Анну. Невероятно, но факт! Может, помочь ему узнать? Подтолкнуть незаметно? Попытаться сделать так, чтобы он понял: его новый референт и есть та давняя женщина из маленького городка, его «богиня».

Нет, слишком рискованно! Ведь именно он, Олег, принял ее на работу. Нестеров может что-нибудь заподозрить. Все должно выглядеть абсолютно случайным. Ему и по телефону-то сейчас не стоило вспоминать о той истории. И все же Нестеров должен понять, кто его референт. Необходимо сделать так, чтоб он понял. Значит… Правильно! Вывод напрашивался сам собой.

Казалось, Анна даже не заметила появления Осокина. В ее пальцах мелко подрагивала дымящаяся сигарета.

Олег перевел взгляд на свою пачку «Мальборо», оставленную на журнальном столике.

— Вы разве курите?

— Нет, — ответила, даже не взглянув на Осокина. — Пробовала как-то. Еще в институте. Не понравилось. Но все говорят — успокаивает.

— И как — успокаивает?

— Отвлекает.

Анна уронила сигарету в горлышко фарфоровой вазочки. Перевела взгляд на Осокина. Тот сел в кресло. Громко выдохнул:

— Да, ситуация. Я, конечно, все сделаю. Все, что в моих силах. Попытаюсь выяснить, что это за люди. Попробую найти тот профилакторий для болезненных детей. Хотя вряд ли, конечно, она в профилактории. Скорее, на какой-нибудь даче.

Глаза Анны снова наполнились слезами.

— Только плакать не надо! — резко, почти грубо оборвал Осокин. — Легче всего рыдать в подушку да головой о стену биться!

Некоторое время он молчал, неспешно барабаня пальцами по журнальному столику. Вдруг саданул кулаком по своему колену: