Седовласый давился еле сдерживаемыми смешками, причину которых я понял, глянув на полковника. Вернер имел вид несколько глуповатый — с выражением недоумения он хмурил брови, пытаясь придумать, за что дать нам нагоняй, и в то же время был чем-то поражен до глубины души. Надеюсь, не моей выходкой.

Моя боевая пятерка во главе со мной выстроилась клином позади меня, чтобы руководство всех видело. Ноги на ширине плеч, руки сцеплены за спиной, выражение лица отсутствующе-независимое. Мол, а что мы, вот, у нас ведущий есть, пусть он отчитывается. Я перевел глаза на Тайвина — в конце концов, во вторую очередь, после удовлетворения собственного эгоистического интереса, я про него думал. Очкарик с любопытством меня рассматривал, и, поймав мой взгляд, вопросительно поднял бровь.

Я отстегнул подсумок с образцами и протянул ему. Ученый молча забрал и его, и пакет со смесью лекарств, благодарно кивнул и ушел. Седовласый, ободрительно улыбнувшись, пошел за ним, а мы остались перед полковником, быстро приходившим в свое обычное командно-ругательное состояние.

— Разойтись, — буркнул он, так и не придумав нам наказания, и мы смылись, пока он не передумал.

* * *

Как и обещал Вернер, на следующий день на посадочной площадке приземлился шаттл, из него высыпало около тридцати разномастных новых лиц. Мы построились в несколько шеренг, и полковник, убедительно сверкая очами, произнес мотивирующую речь, суть которой сводилась к тому, что в ближайший месяц половину отправят в астродесантные войска — там всегда есть куда пристроить молодые обученные кадры, а с оставшимися будет проведена отборочная работа. И если мы проявим упорство, отвагу и прочая, примерно треть будет костяком Корпуса первопроходцев. Какова их роль и задачи, Вернер благоразумно объяснять не стал, а то пафос момента и соревновательный настрой потеряются, но если кому что не нравится — шаттл вон стоит.

Что интересно, почти два десятка парней из первой волны изъявили желание покинуть программу. Я неплохо их знал и понимал их решение — им не нужна была лишняя ответственность, а стрессы и необходимость выживать в суровой насекомой реальности не очень привлекательны при туманных перспективах из года в год заниматься ими же. Крепкий середнячок собрал пожитки и ушел оставаться в недрах астродесанта в привычной для себя роли, а участие в программе, я уверен, дало им отличные стартовые бонусы.

Остались только безбашенные авантюристы типа меня, с легкой сумасшедшинкой и влюбленностью в этот мир, и целеустремленные опытные бойцы, для которых программа первопроходцев, по их мнению, была своего рода плацдармом для перехода к новой мирной жизни.

Таких я про себя окрестил суровыми колонистами и не сомневался, что как только на Шестом будет основана полноценная колония — они тут же сообразят организовать что-то вроде добровольных дружин по поддержанию порядка и дисциплины. А вся вот эта первопроходческая возня останется нам.

Да-да, мне и компании. После того как последний желающий зашел на борт шаттла, я выждал несколько минут, кроме укоризненного взгляда Вернера указаний никаких не получил и вместе со всеми вернулся в ставшую почти домом родным казарму. Почему я должен отказываться от мечты, если меня пинками и поганым веником не прогнали? Я и не стал.

Естественная прибыль и убыль населения на набитость казармы повлияла не очень сильно: если нас было порядка полусотни, то теперь лишь на десяток больше, зато новых лиц оказалось больше половины. И я с удовольствием пошел знакомиться.

* * *

Мы постепенно притирались друг к другу, узнавали новеньких ближе, и становилось понятно, что наше небольшое общество начинает медленно расслаиваться — как химические жидкости разной плотности в пробирке. Средняя прослойка занимала нейтральное положение, мы — кластер с сумасшедшинкой — как масляная пленка эфира, держались на поверхности их поддержки на своем голом энтузиазме, а условным тяжеловесным осадком стали суровые колонисты.

В целом даже виртуальные выходы для меня стали продуктивными, как только я понял, что ждет меня за бетонной стеной части, и когда примерно понимал, чего ожидать от текущего состава группы. Нас постоянно перемешивали, и все чаще я оказывался либо ведущим, либо замыкающим, и, хотя от позиции гусеницы отказываться полковник Вернер не спешил, он сократил количество ползущих до приемлемых с моей точки зрения пяти — так у нас выработался условный нейтралитет.

Я больше не бесил военного откровенной глупостью, а тот не давил на меня требованиями, предоставляя выкручиваться из проектируемых ситуаций самому. Мы узнавали животный мир Шестого все глубже, а при условных встречах очевидно опасные представители сменялись на менее очевидных мелкоядовитых инсектоидов. И, судя по тому, что близнецов я почти не видел на тренировках, я знал, кого надо благодарить за заковыристые задачки для оперативников.

Спустя месяц муштры социальная стратификация стала еще более очевидной — и средний класс с достоинством удалился покорять астродесантуру и другие рода войск Объединенного астрофлота. Тут-то и возникла непримиримая классовая борьба между безоблачной сумасшедшинкой и суровой колонизацией.

Опытные бойцы старались на каждом выходе тянуть одеяло на себя, и частенько оказывались в начале и конце группы — нас это устраивало ровно до тех пор, пока их тяжеловесное передвижение не подвергалось очередной стрессовой ситуации, где мы сначала пытались договориться, а позже и вовсе спокойно разбирались без их приказов, на интуиции и знаниях.

Их же бесило и наше носорожье упрямство, и каменное спокойствие, с которым мы включали логику, пытаясь сначала доказать, а потом молча делая, как следовало — не давить сапогами химерку, она безвредная, а вот от того буро-серого сфероида в красную крапинку лучше отойти подальше, он может и плюнуть, мало не покажется. И тем более их бесило, когда кого-то из нас ставили в начало или конец вереницы.

И если в имитационном зале «колонисты» сдерживали себя, то я не мог себе представить,