для торжествующих врагов. Наль пытался отвернуться, но услышав очередной глумливый хохот, бросил на главаря полный ненависти взгляд и плюнул ему в лицо. Смех прекратился. В наступившей тишине главарь сжал кулак и ударил пленника наотмашь.

Что-то раскололось в голове, в глазах потемнело и все застлала багровая пелена, а потом наступило затмение.

Звуки голосов вновь достигли сознания издалека.

— …и запомни, изморок, мы можем сделать с тобой все, что угодно, — прорычал разъяренный главарь прямо над ухом. — Можем себе оставить, — добавил он в пространство, возвращаясь к ужину у костра.

Каждый шум, каждый звук отдавался в голове Наля нестерпимой болью. Он едва держался на ногах, и упал бы, если бы его не держали у дерева обвитые вокруг тела веревки. Он не ел уже полсуток, но от запаха орочьего ужина неприятно перехватывало горло. Несколько раз он проваливался в забытье, а когда сознание возвращалось, мысли путались, как свисающие с деревьев седые лишайники в лесной чаще.

Напировавшись вдоволь, банда потянулась спать. На Наля надели рабский ошейник на цепи, приковали к груженой телеге и сковали по рукам и ногам. Этого хватило с лихвой, чтобы ослабленный пленник не смог бежать. Часовой наблюдал за ним скорее из любопытства.

В дозоре Наль мог спать на холодной земле, но сейчас его била изматывающая дрожь. Одежда липла к телу. Движения казались слишком медленными, как во сне. Он едва успел отползти под телегу, и его вырвало. Опустевший желудок продолжал нехорошо сжиматься. Пришлось перетерпеть несколько бесплодных спазмов, прежде чем набраться сил для нового движения. Расстегивая ремень на штанах, Наль застыл. Обычно эльфы не надевали украшений, идя в бой, и были сдержанны в нарядах на чужих территориях, но с собой всегда было что-то искусно сделанное руками мастеров — пряжки, заколки на плащах или в волосах, самые простые серьги. Все это беспощадно срывалось, срезалось и забиралось орками в случае пленения. Только теперь он заметил, что пряжка его ремня срезана, а подняв руку к уху, нащупал вместо кольца запекшуюся кровь. Но не это заставило похолодеть и испустить внутренний крик отчаяния. Пропал медальон отца, который Наль носил под одеждой. Красное марево снова застлало глаза, в голове усиленно запульсировало. Царапая пальцами землю в бессильном ожесточении, он почувствовал, как по щекам заструились холодные слезы.

* * *

Птицы безмятежно щебетали в деревьях, возвещая наступление утра, когда из своих шалашей полезли разбуженные часовым взъерошенные орки. Наль наблюдал за ними воспаленными, полными ненависти глазами. Банда с нетерпением ожидала, когда самые младшие разогреют котел с оставшимся с прошлой ночи варевом. Одни недобро косились на пленного эльфа, видимо, вспоминая недавнюю смерть товарищей, другие предпочитали окинуть раз-другой злорадным взглядом. К сидящим у костра прошествовал главарь, и остальные спешно потеснились. К концу завтрака главарь, которого, как выяснилось из разговоров, звали Шазутом, развернулся к пленнику и весело гаркнул:

— Эй, слякоть, жрать будешь?

В Наля полетел увесистый ломоть черствого хлеба. Тошнота не проходила, а из рук врагов он не взял бы и крошки, но для побега необходимы силы. Хлеб он не поймал. Это вызвало особое ликование у костра. Стараясь не разбередить раны, Наль потянулся за упавшим в траву. Голова кружилась даже без движения, а от усилия потемнело в глазах. Шазут какое-то время наблюдал, как бледный до синевы пленник молча, ни на кого не глядя, упрямо грызет свой хлеб, а потом скомандовал одному из орков:

— Воды ему дай, а то еще не дотянет до шала.

Тот наполнил из жестяного чайника ржавую кружку и подошел к Налю:

— Бери, шлюхино отродье.

Кандалы неожиданно пригодились — усилили удар сомкнутых рук в живот орка. Тот взвыл, роняя кружку. Его подоспевший товарищ пнул Наля под ребра.

— Мы тебя кормим! Поим!! — каждый выкрик сопровождался новым ударом ногой по сжавшемуся на земле телу эльфа. — А ты!!

— Ну хватит, — скомандовал Шазут. — Эдак мы награды не получим… Хватит, я сказал! — рявкнул он.

Двое нехотя вернулись на свои места. Первый, согнувшись и злобно сопя, держался за живот. Шазут подождал, пока Наль перестанет корчиться, прерывисто втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, и покачал головой:

— Я вчера что сказал? Еще чего удумаешь — хуже будет. Был тут у нас один такой, — он подбоченился, продолжая с явным удовольствием, — другой породы, правда, из поганок — тоже гордый. Мы из него эту дурь-то повыбили. Знаешь как?

— Погодьте! — вскричал вдруг еще один орк. — Вспомнил!

— Чего это ты вспомнил, Гмуд, — терпеливо осведомился Шазут. — Али важное?

— А вот! — Гмуд протолкался к главарю с кривой ухмылкой. — В Стылой степи слыхал. Давно, правда, было, они на пирах-то молодняку пересказывают. Взяли в войне командира слякотного. С напарником до самого лагеря Стылых добрался. Перебил там их почти всех, да подмога пришла. Напарнику-то ножей всадили, куда можно. А этот… живучий оказался, собака. Очухался помаленьку потом. Патлы евоные, говорили, чисто золото! Я думал, понятно, привирают. Вот как завалишь степного волка, так всем расскажешь, что он с оленя был. А на этого гляжу — не врут, бывает.

Банда поддержала рассказчика одобрительным гулом, и тот продолжал.

— И гонор-то казал, будто сам из золота. Да только много ты сделаешь, когда руки-ноги в кандалах, да сам в ошейнике на цепи. Наперво-то отбиться можно. А хоть бы трое на тебя? На всех не хватит. — Гмуд злорадно ухмыльнулся. — Отвезли, значит, в Стылую степь в рабы ихнему шалу. Да уж больно несговорчив. Пришлось проучить, а не в прок. Повторили. А ему все бежать, да бежать. Прислуживать шалу не хочет. На что годен? Уж и позабавились с ним!

Глумливый гогот орков обрушился на опушку.

— Не твой ли родственничек, слякоть? — орали они. — Ты послушай, послушай, как Стылые забавлялись!

Ор разрывал голову Наля на части. Лежа на земле, он в бессилии сжимал кулаки, желая оглохнуть, лишь бы не слышать продолжения. То был четырежды прадед Наля, блестящий военачальник Лайзерен Рожденный под Хвостатой Звездой, после побега из орочьего рабства Безумный. Старшим сыном Лайзерена являлся трижды прадед Наля, нынешний отценачальник рода Рейдар Доблестный. Младший же сын, насмотревшись в детстве на истерзанного духом и телом отца, вошел в историю войн с орками как Глиндор Жестокий.

Когда Гмуд наконец замолчал и утихло понемногу злобное торжество его товарищей, Шазут отдал приказ собираться в дорогу. По его решению с Наля сняли кандалы, не оправдавшие своего назначения, и заменили их изрядным мотком жесткой толстой веревки. Солнце уже взошло высоко и болезненно слепило глаза пленника, когда орочья повозка затряслась по дороге. Наль забился