– Насколько я помню… и обычно он старался не возвращаться в свое относительно безмятежное детство, чтобы не регрессировать, – было много историй, связанных со Святым Георгием.

– Ага! – воскликнула Мэгги.

– В Святом Георгии есть что-то необычайно глубокомысленное? – подтрунивал он.

– Да. Он побеждает дракона и спасает деву. Все получается. Добро торжествует над злом.

– Кто вообще сказал, что бедный дракон был злым? – настаивал Джеймс, совершенно не заботясь, к чему она завела этот разговор. Он бы гораздо больше предпочел сведения о том месте, куда они направляются. Что бы это ни было.

– Ну, в этой истории он был злым, – фыркнула Маргарет. – И в детстве нас учили, что добро всегда побеждает. Когда мы вырастаем, нам очень сложно смириться с тем, что это неправда. Совсем не правда. Откровенно говоря, зло побеждает гораздо чаще.

– Жизнь не должна причинять таких страданий, – твердо сказал Джеймс.

Маргарет остановилась посреди улицы и взяла его за руку.

– Это ожидания разбивают нам сердце.

– Вы хотите сказать, что мы должны смириться и принять этот полный страданий мир?

Ее проклятые синие глаза напряженно потемнели.

– Да.

– В таком случае скажите, почему мне не следует просто отправиться в ближайший опиумный притон и выкурить последние мозги?

– Сын, – напряженным голосом вставил его отец. – Послушай, ты не должен…

– Нет, милорд, ваш сын задал важный вопрос. – Маргарет облизнула губы. – Вы можете поступать как пожелаете, разумеется. Можете посмотреть на все эти страдания и, как вы выражаетесь, пойти и выкурить последние мозги, но знайте, что в мире существует и настоящая радость. И радость делает страдания выносимыми.

– И все еще говорят, что это я лишен рассудка. Вы говорите полную ерунду.

Она улыбнулась.

– Неужели?

– Ну и где во всем этом радость? – потребовал он.

Мэгги пожала плечами.

– Не моя вина, что вы ее не видите.

– Чья же тогда это вина?

Она подняла брови и просто сказала:

– Ваша.

Виконт открыл рот, чтобы возразить, но быстро его захлопнул. Ему хотелось закричать, что это вина его отца, всего мира, кого и чего угодно, но только не его. Он отказывается нести эту ответственность. Ведь так?

– Мы идем? – спросила она. – Мы стоим посреди дороги.

– Ведите, дорогая, – сказал отец. – Утро становится крайне интересным. Ваша философия весьма шокирует.

– Приму это как комплимент.

Джеймс нервно одернул пальто, внезапно пожалев, что не может отправиться на боксерский поединок.

– Ну конечно, примите.

Но он не мог не задуматься, следует ли Маргарет сама собственному совету. Потому что, несмотря на всю ее дерзость и браваду, в ее глазах была пустота и даже страх. Как-то ей удавалось скрывать их за идеальным фасадом. По опыту Стенхоупа, каждый, кто притворяется столь идеальным, как Маргарет, скрывает никогда не заживающую рану.

Может быть, они с Маргарет похожи гораздо больше, чем она хочет признавать. Только они скрывают свои раны разными средствами. Он пытается утопить их, а она делает вид, что их вовсе не существует.

И если дело в этом, кто-то должен разрушить этот ее фасад, чтобы она могла жить по-настоящему.

Мэгги подняла руку и показала:

– Здесь нам направо.

Крепко закрыв рот, Джеймс отступил и последовал за отцом и Маргарет. К его величайшему изумлению, эти двое склонили друг к другу головы. Всю дорогу они невинно болтали.

Внутри нарастало чувство раздражения. Как возможно, что эта крошечная женщина говорит вещи, от которых Джеймса начинает трясти? Казалось бы, ничего такого, но если задуматься, она бросила все годы его несчастья ему под ноги. Именно туда.

Как будто он один во всем виноват!

Совершенно невозможная мысль. Пауэрз годами держался за свою злость на отца и несправедливость жизни. Разумеется, он очень виноват в том, что произошло с Джейн и Софией. Но никогда не думал, что виноват в собственных страданиях он, а не обстоятельства.

Маргарет наверняка ошибается.

Вся эта затея – одна большая ошибка. Но Стенхоуп не сдастся. Пока нет. О нет, он не сдастся, пока, по крайней мере, не сможет доказать, что ирландка не права.

В этом мире нет радости. Во всяком случае, не достаточно, чтобы уравновесить наполняющие его страдания.

Маргарет любила бесплатную столовую. Большое кирпичное здание несколько лет назад было куплено и полностью перестроено богатым торговцем, который поднялся из пепла голодающих беженцев.

Над арочным проходом красовалась надпись: «Во славу Скорбящей Девы Марии». Это место посещали в основном католики, но в столовой ко всем относились одинаково. Они не собирались повторять лицемерия, проявленного по отношению к ирландцам многими бесплатными столовыми, управляемыми англиканскими орденами в Ирландии.

Маргарет до сих пор бледнела от мыслей о слишком ослабленных, чтобы стоять, людях, которых заставляли отказываться от веры ради миски каши. Здесь подавали каждому, кто нуждался в пище, и она гордилась, что принимает в этом участие.

Лорд Карлайл бродил по пустующему в данный момент залу, уставленному широкими дощатыми столами, и разглядывал окружающее с изрядной долей любопытства. Он спросил через плечо:

– Сколько человек обслуживают это место?

Одна из женщин, разбиравших посуду в углу, Кэтрин, улыбнулась.

– В день? За неделю? За год, милорд?

У графа хватило такта не выражать недовольство.

– Простите. Я, разумеется, понятия не имею, как устроены такие заведения.

Маргарет быстро подошла к ним, а потом обернулась, поняв, что Джеймс не идет. Она помахала ему рукой. По какой-то причине он молча держался сзади.

Может, для него это было слишком. Но именно этого Мэгги и хотела. Она хотела, чтобы он снова чувствовал и смотрел своим чувствам в лицо. Будет лучше, если сначала это окажутся простые чувства общественной несправедливости. Позднее виконту придется столкнуться с травмой от ухода его жены и дочери.

Он мгновение колебался в дверях, словно войти означает что-то более значительное, чем есть на самом деле.

Надеясь, что он к ним присоединится, Маргарет повернулась к Кэтрин.

– Не стоит думать, что лорд Карлайл или его сын ничего не знают о благотворительности.

Джеймс подошел к ней.

– «Милосердие, Вера и Любовь» – девиз герба Карлайлов.