– Что вы тут делаете, красотки? – спросила она снизу, с первого этажа.

– Спрячь отмычки, – прошипела Шурка и, прикрывая меня, двинулась навстречу Сабине. – Линка мне рассказала про Валентину, и я ее утешаю.

– Почему на лестнице? – удивилась Сабина.

– Чтобы бабушка не слышала, – лихо соврала Шурка, – а то у нее будет сердечный приступ, она ведь так любила Валентину.

Пока они разговаривали, я исхитрилась сунуть отмычки в красный кисет с моей метрикой, висевший у меня на шее.

– А ты молодец. Я вижу, ты и впрямь ее успокоила, – похвалила Шурку Сабина, на что Шурка не удержалась зазнаться:

– Вы воображаете, что только вы умеете утешать несчастных?

– Ничего я не воображаю, я рада, что и ты это умеешь. Меня на всех несчастных не хватит. А сейчас иди домой, ни к чему болтаться на лестнице в ночной сорочке.

Шурка убежала к себе, и мы с Сабиной тоже вернулись в свою квартиру.

Как только мы вошли в прихожую, Сабина обняла меня за плечи:

– В свою комнату не ходи, иди прямо на кухню, мы сейчас будем готовить обед. – И она выложила на кухонный стол кроме обычной хлебной пайки нечто необыкновенное – половинку курицы, луковицу и пять картофелин: – Это будет настоящий пир!

– Ты что, ограбила военный распределитель? – удивилась я, зная, что гражданским лицам продукты в магазинах не продают.

– Почти! Я ограбила школьный буфет.

– Я и не знала, что там водятся куры.

– Для кого водятся, для кого нет. Это тебе подарок от Лидии Петровны.

Мы приготовили роскошный куриный суп с картошкой и жареным луком, половину съели, а половину выставили за окно – на завтра.

Я хотела было сесть за уроки, но Сабина сказала:

– Нет, сегодня у нас будет двойной сеанс, ведь вчерашний день мы пропустили.

И мы отправились на свои обычные места – она на кушетку, а я на стул возле стола.

И так мы провели несколько месяцев: утром в школу, потом на кухню, а потом она на кушетку, а я на стул возле стола. Постепенно голова наполнилась удивительной историей ее жизни, из которой можно было выкроить несколько романов.

Конечно, время от времени нам приходилось делать перерывы – иногда ходить на базар, иногда на менку, но такого великолепного обеда, как в тот день, приготовить ни разу не удалось. Только один раз мы прервали свои сеансы, когда вдруг, словно с неба, свалилось на нас приглашение на переговорную от Ренаты из Москвы. Приглашение было на два часа ночи, но Сабина так разволновалась, что не смогла собраться с мыслями, а рвалась бежать на центральный телеграф чуть не с утра. С утра, не с утра, но пойти пришлось ранним вечером, потому что трамваи не ходили и нужно было успеть добраться туда до комендантского часа.

Дойти до телеграфа пешком нам было нелегко, особенно Сабине. Но мы все-таки успели до того, когда в городе погас свет, – там, где он в тот вечер был. Мы вошли в зал и сели на жесткую деревянную скамейку, готовые ждать несколько часов, пока дадут разговор. К счастью, уже началась весна, и было не так холодно, как зимой, но все-таки к полуночи мы совершенно закоченели.

На удивление, нас вызвали в кабинку ровно в два часа, но телефонная линия трещала, как аплодисменты после концерта Евы.

– Мама, – прорвался голос Ренаты сквозь треск, – наш дом разбомбили. Что нам делать? Может, ехать к тебе?

– Вы с ума сошли! – закричала Сабина. – Ни в коем случае, наш город окружен немцами!

– Ничего не слышу! – заорала Рената. – Так ехать к тебе или нет? Нам тут очень страшно, все время бомбят, а по радио говорят, что Ростов не сдадут никогда.

– Не верьте радио, – еще громче заорала Сабина. – Ни в коем случае сюда не ехать! – И тут связь прервалась. Сколько мы ни ждали, телефонистке так и не удалось ее наладить.

Наступило утро, кончился комендантский час, и мы поплелись домой. За всю дорогу Сабина не проронила ни слова. Пока мы добрели до дома, занятия в школе уже начались, но Сабина, не останавливаясь, прошла в свою спальню, рухнула на постель и с головой укрылась одеялом.

Полежав пару минут молча, она слабым голосом позвала меня:

– Линочка, позавтракай без меня, а потом пойди в школу, извинись за опоздание и скажи Лидии Петровне, что я заболела.

Я вскипятила чайник и заставила Сабину выпить стакан чая – заварки у нас давно не было, но Сабина еще с осени припасла мешок сушеных смородиновых листьев, вкус у них был совсем неплохой. Сама я завтракать не стала, а галопом помчалась в школу, чтобы успеть получить положенный мне половник пшенной каши. Наспех проглотив кашу, которой было так мало, я отправилась в кабинет Лидии Петровны.

Я вежливо постучала в дверь и вошла как раз вовремя, чтобы заметить, как директриса торопливо сунула в ящик тарелку со своим завтраком – если там была каша, то ее было гораздо больше, чем давали нам, но, по-моему, там розовело еще что-то вроде сосиски.

– В чем дело, Столярова? – сердито спросила Лидия Петровна, явно недовольная тем, что я прервала ее завтрак.

– Я пришла сообщить, что Сабина Николаевна заболела, – выпалила я, испугавшись, что она меня выставит за дверь до того, как я успею это сказать.

Лицо Лидии Петровны перекосилось – ученики стали слишком нервные от голода, и она ни дня не могла обойтись без помощи Сабины:

– Что-то серьезное?

Я решила испугать ее еще больше – может, она со страху расщедрится на что-нибудь, нам не положенное?

– Пока неясно, что-то с сердцем, она всю ночь не спала, – добавила я правду, чтобы не завраться.

– У нее был врач?

– Нет, зачем ей врач? Она сама себя лечит. – И тут меня осенило, и я прошептала, словно стесняясь сознаться: – Но у нас дома пусто, и ей совершенно нечего есть.

– Сейчас, сейчас, – заторопилась директриса. – Ты подожди в коридоре, а я что-нибудь придумаю!

Я послушно вышла из кабинета, прислонилась к стене и закрыла глаза, пытаясь представить, что она нам может дать – а вдруг сосиски или кусочек сала? От мысли о сосисках у меня рот наполнился слюной и сладко засосало под ложечкой. Тут директриса вышла в коридор с полотняным мешочком – на вид не слишком большим.

– Вот, возьми и беги домой, – не стоит оставлять ее надолго одну.

Я схватила мешочек и рванулась к выходу, но она меня остановила:

– Ты мешочек мой обязательно завтра верни.

– Конечно, конечно,