— Ты и «содержать»? — нарочито громко засмеялась Зойка. — Кого ты можешь содержать, Маратик? Пока что мы тебя самого содержим всей толпой.

Тот покраснел и надулся. Зойка увидела его растерянность и стала добивать:

— Тебя сюда привезли, Маратик, чуть живого, как мешок с дерьмом. Грязного, обросшего и вонючего! Ты же смердил как сотня бомжей. Содержать он кого-то может, ой, держите меня сто человек!

И Зойка демонстративно громко засмеялась. Марат с Рустамом не ожидали такого напора и молчали.

Томка продолжила:

— Шариат предписывает давать каждой жене комнаты и прислугу по её потребностям, — продолжила Томка. — Муж должен обеспечить каждую жену одеждой, украшениями и всем, что соответствует её привычкам.

Братья оторопели.

— Э, что за кипеж? Ты откуда это всё взяла? — спросил Марат.

— Из исламского закона, — ответила Томка. — А ещё пророк сравнивал каждую женщину с хрустальной шкатулкой и призывал относиться к ним бережно.

Зойка опять влезла:

— Маратик, ты хоть трусами-то своих жён сможешь обеспечить?

— Да врёт она всё, — сказал Марат, обращаясь к Рустаму. — Не слушай её, братуха.

— Хадисы пророка должны знать все мусульмане, — с упрёком сказала Томка. — Мухаммад сказал погонщику верблюдов о женщинах, которые были в караване: «Осторожнее! Ты везёшь хрустальные шкатулки, береги их!».

— И что? — спросил Рустам.

— И то, касатик! — крикнула ему Зойка. — Садись вон в свою жигулятину и проваливай обратно в Гавриловку.

А Томка продолжала:

— Абу Хурайра рассказывает, что Мухаммад требовал обходиться с женщинами хорошо, ведь были они сотворены из ребра, которое криво, и если попытаться выпрямить ребро, то оно сломается…

— Да кто такой этот Абу Хурайра, чтоб бакланить? — возмутился Марат.

— Ну, мальчики… — с укоризной сказала Томка. — Мусульманин обязан знать имена сподвижников пророка!

С этими словами она сделала нам жест и вышла из комнаты. А Зойка не останавливалась:

— Томка, да что ты им тут втираешь? Дать им пинка и пусть летят до своей Пропихновки…

Мы с Генкой вытолкали Зойку за дверь, а сами остановились в дверях и Генка сказал:

— Парни, вы всё ж малёхо притормозите, — сказал Генка. — Живите как хотите, но без рукоприкладства. А то сами видите, девки у нас горячие… кормить перестанут и это… аля-улю, гони гусей! — он подмигнул мне. — Да и Стас вон у нас — тоже второразрядник, — подмигнул он мне.

И засмеялся. Я всегда завидовал его лёгкому характеру. Казалось, он уже забыл о произошедшей стычке и добродушно продолжал:

— Поймите, нас мало. Если мы станем тут альфа-самцов изображать, не выживем. Ты, Марат, свои уголовные замашки брось, у нас это не примут. А ты, Рустам, ты же постарше? Вот и придерживай братишку. Девчонок не обижайте. Ладно?

Рустам посмотрел на него.

— Лады, — и протянул руку.

— А ты, Марат? — посмотрел на второго Валеева Генка.

— А я что? — сказал Марат. — Меня не трожь, и я не трону.

— Девчонок наших, говорю, обижать не будешь больше? — повторил Генка.

— Да я и не обижал… — пробормотал Марат.

— Ну и хорошо. Тогда вопрос исперчен, — сказал Генка, и мы вышли из комнаты.

В коридоре я спросил у Генки:

— А ты меня в какие второразрядники записал? Я вообще драться не умею.

Генка повернулся ко мне.

— Тебя-то? Так по шахматам, ёкэлэмэнэ, ты же сам говорил…

Я засмеялся.

— А что ты говорил про Марата? Почему он уголовник?

— Марат, Стас, пять или шесть лет отсидел по малолетке за убийство. Я разговаривал с Тимуром, он мне много рассказал…

— За убийство? — оторопел я.

— Отец у них шабашил. В десятом году его убили шабашники из-за дележа денег. Остались с матерью трое — он, Рустам и Гульнара. Марат самый младший был, Гульнара — старшая, на пять лет старше Марата. Через год оставили ночевать у себя какого-то дальнобойщика, он Гульнару, ей тогда семнадцать было, заприметил, и ночью рвался к ней прилечь — деревня, жаловаться-то некому. Рустам гулял где-то, мать вступилась за дочь, говорит: не трожь, возьми меня вместо неё. Марат проснулся от шума и всё понял. Встал, схватил нож и зарезал насильника, пока тот на матери ёрзал. Ну и получил пятёрочку, что ли… или шесть, а отсидел пять… или и отсидел шесть, — Генка задумался. — Не помню точно.

— Да уж, история… — сказал я.

— Мать-то у них потом от стыда утопилась, как на суде вся история вскрылась. Позора перед односельчанами не вынесла. История громкая была, даже до нас тут дошла…

— Мда… — только и сказал я. — Вот судьба у семьи…

— Судьба, — согласился Генка. — Так что они ребята правильные, заносит немного, но подход найдём. Вон Томка поможет, она видишь, какая продвинутая в вопросах ислама.

— Кстати, Тома, скажи честно — ты всё это выдумала? — спросил я.

— Нет, — ответила Томка. — Цитаты приблизительные, но по сути всё так.

— Тома, а откуда ты всё это знаешь? Ты ведь химик…

— С детства интересовалась религиями, мифологией, всякими богами вообще, — ответила она. — Я даже хотела куда-нибудь на религиоведение поступать, но в наших краях такие не водятся. Да и мама настояла…

— Зато ты знаешь, как с ней здо́рово по музеям ходить? — встрял Генка. — Я в жизни не думал, что может быть интересно смотреть на картины. А когда она стоит рядом и рассказывает, кто на этой картине да что… такие истории, Стас! На каждой картине роман! не оторвёшься!

* * *

Вскоре мне пришло в голову вернуться к идее с гидропоникой, которая за хлопотами вылетела у меня из головы. Я попросил выделить мне на ферме пространство в пять квадратных метров и на этой площади в несколько ярусов установил канистры с круглыми отверстиями под пластиковые стаканы. В донышках стаканов натыкал дырок, наполнил их керамзитом и кинул в каждое по несколько огуречных зёрен. Затем приготовил раствор удобрений и наполнил им канистры. В отверстия установил стаканы с семенами. И стал ждать всходы. А пока ждал, соорудил вертикальную решётку из брусьев и натянутой на них лески — по этим ниточкам должны были карабкаться вверх мои огурчики.

Всё население нашей коммуны взирало