Хорошо постреляли, патронов не жалели.

Только без толку всё, никого это не спасло.

Вадим забрал из опочивальни все вещи и в несколько ходок перетащил в камеру с решёткой, которая сберегла его от краулеров.

Запер дверь на засов, поставил склянку со светлячками посреди комнаты, выключил фонарь, и, присев на мешки, сваленные в углу, призадумался.

Тихо, спокойно, вроде бы безопасно здесь, за боевой – испытанной решёткой, пережившей осаду страшных тварей…

Ну и что теперь делать?

Светлячки вели себя пристойно. Медленно и величаво парили в склянке, распространяя нежно-зелёный свет, как будто бы и не было никаких катаклизмов в их сиятельной жизни.

Между тем совсем недавно эти странные создания бешено метались по своей склянке, словно бы в одночасье сошли с ума (интересно, а есть с чего сходить? Панина бы сюда, вопрос задать…). Потом сбились в кучу и, как показалось Вадиму, собрались умирать.

А теперь, значит, у них всё в порядке. То ли это был такой припадок, то ли Вадиму всё привиделось, пригрезилось – в этом сумасшедшем подполе Погибшего Мира ни за что нельзя ручаться.

Ведь даже Смерть – константа по сути – здесь многоразовая и многоликая, что уж говорить обо всех прочих странностях, они просто меркнут в сравнении с этим чудовищным и необъяснимым фактом.

А подпол реально сумасшедший.

Краулеры впадают в буйство и бегут на триммер, циклоп в приступе дикой ярости трясёт посёлок, какой-то двинутый маэстро пилит психоделическими басами на контрабасе, а люди разделились на фракции и воюют друг с другом. Воюют, скоты этакие, хотя популяция и так успешно вымирает, без каких-либо боевых действий.

Тут ведь ещё разобраться надо, что это за Катастрофа случилась сорок лет назад, которая уничтожила практически всё Человечество и сделала планету непригодной для жизни. Хотя уже сейчас, без всяких разборов ясно: вменяемые люди вот так поступить со своей планетой не могли ни при каких обстоятельствах.

Это по силам только сумасшедшим.

Может, в 2023 году на Земле случилось нечто такое, от чего все разом сошли с ума? Если так, то это многое объясняет…

Однако все эти умствования – всего лишь разминка для выпавшего из спячки мышления, а насущный вопрос по-прежнему остаётся открытым.

Итак, что делать?

В теории Вадим видел это так: сначала следует удостовериться, что товарищи мертвы, затем продолжать движение по маршруту.

Для чего удостовериться, если это и так ясно?

А потому что спутники Вадима – люди грамотные и местно осведомлённые, между делом сообщили, что краулеры заготавливают «припасы». Причём не убивают жертву сразу, а парализуют и оставляют страдать, чтобы мясцо подольше сохранилось.

То есть по этой теории может случиться так, что они там всё ещё живы, а Вадим тут спокойно сидит и рассуждает.

Ну и что теперь, отправляться в гнездо?!

Это если они в порядке, краулеры. Если они охотятся. А ЭТО не было похоже на охоту. Они все как будто сдурели разом и просто рвали всё живое, что попадалось на пути. Так что не хрен тебе там делать, в гнезде, – дуй прямиком по маршруту и никуда не сворачивай…

Вадим вздрогнул и принялся растирать виски.

Эту фразу произнёс мертвый сержант.

Странно, страшно, удивительно, но…

Это был именно его голос, оформленный предельно аутентично, со всеми присущими Мусаеву интонациями и построением фраз – а не просто произвольный мыслеобраз.

Господи, что это? Это что, какая-то особая форма наказания за…

За что?!

Однако с мёртвым сержантом трудно было не согласиться.

Краулеры вели себя так, словно в самом деле впали в буйство и уничтожали всё живое в радиусе досягаемости. Вадима, например, убили как минимум с пятикратной гарантией. Так что о «заготовках» и «припасах» в данном случае даже и говорить не стоит.

Значит, гибель товарищей подтверждать не обязательно. Надо собираться и продолжать движение по маршруту.

– Спасибо, Ильдар, – сказал Вадим. – Не подумай, что это малодушие. Конечно, звучит как минимум странно: спасительная ссылка на мнение… ммм… мёртвого… Но в самом деле: ты, как всегда, прав…

Вадим стал искать мешок Мусаева. Получилось не сразу, все вещмешки были похожи, как братья-близнецы. Нашёл, достал схему, включил нештатный фонарик сержанта и принялся изучать маршрут.

Схема была составлена толково, опиралась в основном на понятийные аспекты и была несложной для восприятия даже такого дилетанта, как Вадим. Например, сразу за посёлком было обозначено левое ответвление от основного тоннеля, зачёркнутое жирным крестом.

Дураку ясно, раз зачёркнуто, значит, идти туда нельзя. А идти надо по стрелкам.

В общем, ничего сложного.

Вадим сверил схему с расположением посёлка – по направлению центрального коридора – и проверил компас.

Компас функционировал нормально, стрелка показывала в том же направлении, куда «смотрел» верхний обрез схемы – на север.

– Ну, с маршрутом определились, – сказал Вадим. – Спасибо за схему, Ильдар…

Сказал и вдруг почувствовал, как к горлу подступает колючий комок.

Несолидно получилось. Да что там несолидно: плаксиво, по-девчоночьи, с каким-то странным, неуместным надрывом. На «Ильдар» так вообще пискнул, как тот обиженный котёнок.

– Ты вообще кому это говоришь, дубина? Тут нет никого, ты один-одинёшенек. Один! Один!! Один!!!

Комок в горле застрял и стал расти. Не так, как совсем недавно, при разговоре о книге – медленно и деликатно, а буквально впился в горло, не давая дышать.

– Кхе… Кхх… Что за… Господи, я умираю, что ли?

Нет-нет, это было явление иного порядка.

Комок достиг максимального размера и лопнул, вызвав неудержимую лавину. Сердце сдавило мёртвой хваткой, в душу хлынула волна беспросветной тоски, и Вадим отчаянно разрыдался.

Это невозможно, несовместимо со здравым смыслом, невероятно, и вообще по всем критериям – запредельно.

Где-то там, в другой реальности, были родители, мама и отец, родственники, друзья, привычный и уютный мир, в котором Вадиму жилось привольно и комфортно, в котором он был счастлив – теперь-то понятно, хотя раньше он об этом никогда не задумывался…

А здесь, в этом мрачном подполе Погибшего Мира, плакал навзрыд маленький слабый человечек, по сути мальчишка, не видевший жизни – дважды погибший страшной смертью и по чьей-то больной прихоти реанимированный с ужасными посмертными ощущениями, от которых запросто мог сойти с ума любой подготовленный боец с закалённой психикой.

Один-одинёшенек, никому не нужный, чужой в этой адской реальности, человечек плакал, размазывая слёзы по щекам, всхлипывал и горестно причитал, как навсегда брошенный матерью ребёнок: