тебе шанс, слышишь? Я пойду к себе, приду через пять минут и если тебя увижу, то звоню в полицию. И они вынесут тебя на пинках, сукин ты сын.

Крышка термоса брякнула об пол, голова Кратоша выстрелила вперед. Глаза у него были как сжатые кулаки. Он растопырил ладони. Огромные губы выплюнули одно горловое «Ху!», и Сташек упал на спину рядом со своим телефоном.

Кратош поднял крышку, выпрямился, как смог, не задевая головой потолок. Поклонился и ушел в сторону лестницы.

27

Адрес в договоре с Кратошем привел их на Прагу. Сташек делал мелкие шаги и злился, что приходится давать крюк из-за ремонта трамвайных путей. Дорис вела его под руку. Просила его вести себя мягко, сдерживаться. Они проходили отделения банков, втиснутые в серые жилые дома, люди двигались либо слишком быстро, либо слишком медленно, в любом случае иначе, чем обычно. На газонах было полно окурков.

Звучал говорок молодежи, сидящей в холодке у столиков. Вокруг серых зданий были натянуты многоцветные шарфы. Первые этажи некоторых зданий были отремонтированы, там теперь были круглосуточные продуктовые, кондитерские, ломбарды, пункты ксеро и изготовления печатей. Вскоре их поглотил подъезд, и Сташек оказался во мраке.

Во дворике стояла Матерь Божья со змеей и огоньком у ног. Дорис нашла нужную дверь, и Сташек начал просить не делать этого. Представлял себе гигантского Кратоша, как он, пригнувшись, идет по коридору, задевая хребтом потолок.

Им открыла женщина с мышиного цвета волосами и сказала, что отец тут уже не живет. Ушел, потому что не мог этого выдержать. Чего? Ну, просто этого. Но если они хотят, то могут пройти внутрь. Чаю? Чай пойдет. У мышиной были забинтованные пальцы и красные полосы на предплечьях.

Широкий коридор отделял комнату от слепой кухоньки. Женщина извинилась за беспорядок и попросила садиться, куда захотят. На кровати лежал бородатый мужчина в свитере и вельветовых штанах. Смотрел прямо перед собой. Над головой у него была полка со старыми кассетами, но магнитофона не было.

– Это мой брат, – сказала мышиная. Принесла чай, все чашки были разные. – Теперь расскажите, что опять натворил мой отец?

Дорис говорила, мышиная потирала нос, подбородок, дергала бинты на пальцах. Сташек пробивал взглядом сгущающуюся серость. На полу стоял тяжелый телевизор. Рядом кроватка со ступеньками, но ребенка не было. Дорис закончила, поэтому он сказал, что все же не виноват и хотел бы закончить дело в достаточной степени честно. И что хотел бы также, чтобы Кратош знал об этом.

– Вы хотя бы приятные люди, – сказала мышиная. – Люди постоянно к нам приходят. Или пишут. Я боюсь заглядывать в почтовый ящик. Иногда говорят невообразимые вещи, но часто я думаю, что они правы. Претензии, претензии. У нас ведь ничего нет. Только общественное мнение. «О, это дочка Кратоша! Того Кратоша? Да, того». Вы бы хотели так жить? Я думала уехать. – Указала на брата: – Но за ним нужен уход. Мы не одни на свете, вы ведь это тоже знаете.

– Вы его прикрываете? – отозвался Сташек.

– Мой отец обижает людей, причиняет им вред, извините. Забирает у них все. Выбрасывает на улицу. Как обидит, так исчезает. Именно так он и живет. И все обрушивается на нас. Не хочу его видеть. И не хочу, чтобы люди к нам приходили. Такой стыд. Идите, прошу вас. Прошу прощения за отца.

Дорис дернула Сташека за рукав. Он не хотел уходить. Сказал, что ему нужно что-то, чтобы искать дальше.

– Если вы не нашли его в «Тезее», то не найдете больше нигде, – ответила мышиная. Дорис спросила, что она имеет в виду насчет Тезея, а девушка начала чесать шею и предплечье. Локти у нее были черные. Ладони были ладонями старого человека. Сказала, что больше уже не может, и сняла бинты, открыв короткие ногти. Чесалась длинными движениями.

– Я думала, что вы там уже были. Большинство начинает оттуда и только потом приходит к нам. Это коллекторская фирма, «Тезей» этот. Там и работает мой отец.

Проводила их к выходу. В коридоре валялись черные комки шерсти, но котов не было. В мойке стояла куча посуды, холодильник был открыт и пуст. Много конвертов на столе и много кабелей в розетках, ведущих в никуда. Уже у дверей до них донесся мужской голос. Брат мышиной пел. «Танцуй, милая».

Сташек помчался по лестнице.

28

Дорис потратила день на поиски правды о Кратоше. Время у нее было, поскольку в пункте ксеро было пусто. Бешеные клиенты Сташека звонили и звонили, а Дорис сбрасывала очередные кусочки информации в отдельную папку, задумываясь, как она сможет ему об этом рассказать. В конце концов сделала это очень спокойно. Сташек сидел в кабинете и исследовал свое тело через ткань рубашки.

Начала с того, что Кратош работает в коллекторском бизнесе уже почти двадцать лет. Начинал еще тогда, когда брались первые большие кредиты, не существовало реестра долгов, состояния росли, а сбережения таяли. Был очень терпеливым и всегда добивался своего.

– Есть его снимок на фоне дипломов, хочешь увидеть?

Работал в одной фирме и всегда на одной должности. Говорил, что его работа важна и нужно много силы, чтобы ее выполнять. Чувство справедливости и сила воли должны сотрудничать в этом вопросе. Он никогда не нарушил закона и выиграл все процессы. В конце девяностых покончил с собой первый должник. В новом веке еще двое, а совсем недавно, в прошлом году, какой-то человек отравил двоих детей, жену и себя. Спасли только его. Что с ним сейчас, было неизвестно. Дорис рассказывала, а Сташек дергал пласт кожи, свисающий с мягкого живота.

29

В тот день Кратош был в льняном костюме. Появился из агентства на Серебряной и направился в сторону центра. Они пошли следом.

Казалось, Кратош наслаждается солнцем. Останавливался и раскидывал руки. Заказал кофе в картонном стаканчике. Его телефон звонил, а он сбрасывал все звонки. Улыбался прохожим, которые не знали, как на это реагировать. На Золотой, где дом, огороженный проволокой, заслонял стеклянные здания, тянущиеся к небу, обернулся и улыбнулся, на этот раз Дорис. Потом вошел в хозяйственный магазин и долго разговаривал с продавщицей. Заплатил наличными. Тщательно пересчитывал деньги в кошельке.

Дорис не знала, что делать, и в итоге ничего не сделала. Они шли дальше за Кратошем, который поминутно останавливался, словно ждал их. Пересек проспект Иоанна Павла и бодро двинулся в сторону центра, гладя собак и заговаривая с незнакомцами, как со знакомыми. Несмотря на хрупкий силуэт, казался очень сильным. Так он добрался до парка позади Дворца культуры, где уселся на скамейку, скованно, словно ожидая какого-то неприятного известия. Смотрел на птиц. Сташек сказал, что мог бы просто его убить, что силы ему хватит на это даже сейчас. Зашел бы сзади, ударил по голове, а потом добил бы пинками. Вот именно так бы и сделал.

– Ерунду говоришь, – прокомментировала Дорис.

Пошли дальше. Кратош добрался до Хмельной, где заказал очередной кофе. Старательно пересчитал деньги. Прихлебывая, добрался до Повисле. Расстояние между ним и Сташеком с Дорис увеличилось почти до длины моста. Они были на одном конце, а он – на другом. Дорис сказала, что Кратош все равно подождет. Однако не угадала – мужчина скрылся в кустах. Увидели его через минуту, он уселся на пролете моста. Смотрел то ли на Вислу, то ли на них. Они не знали.

Он сидел там почти до сумерек, абсолютно неподвижно. Встав, отряхнул брюки. На мосту дул холодный ветер, и Сташек хотел домой. Кратош, видимо, тоже. Привел их сперва к трамваю, потом в автобус. Сташек ныл, до чего же он докатился. Каждый раз Кратош покупал отдельный билет и тщательно отсчитывал монеты. Настали сумерки, фары заскользили по улицам.

Кратош вышел близ офиса Инвестбуда, но даже не взглянул в ту сторону. Пошел прямо к одиннадцатиэтажке напротив, набрал код и оставил салфетку между дверью и косяком. Ждал лифт, держа в одной руке покупки, в другой бумажник.

Поехал вверх и задержал лифт дольше, чем следовало. Первыми на дно шахты лифта полетели монеты. За ними, свободно кружась, падали купюры, которые