и девушка с золотым сердцем. Он немного поспрашивал о ней. Ездила по миру и вот как раз заехала в Варшаву. Сташек сказал, что знает такие места, где понимают в езде. Смеялись все, но девушка с золотым сердцем меньше других. Сташек сказал, что тут стало жарко и душно и что можно пойти куда-нибудь в другое место, например к нему. Добавил, что не планирует ничего плохого и девушка с золотым сердцем будет у него в безопасности, ну разве что хотела бы опасности. Пирошек прервал его. Они поговорили еще минуту, и девушки ушли.

– Иногда трудно такое почувствовать, – сказал адвокат и предложил перейти к коммунистам.

В «Дивном Новом Мире» сели снаружи; их окружали молодые головы в капюшонах. За стеклом виднелся черный бар. В полумраке Сташеку приходилось щуриться, чтобы отличить женщин от мужчин. На этот раз девушек было три, из которых одна, с жемчужной сережкой в ухе, понравилась Сташеку больше других. Он любил девушек с татуировкой на предплечьях. Эта татуировка была черная, как жизнь. Жемчужная девушка охотно разговаривала с ним, особенно когда он рассказал о фирме и о том, как хороша жизнь. Адвокат Пирошек подкатывал к другой. Расслабленный Сташек рассказывал обо всем, кроме проблем. К полуночи они уже сидели в обнимку.

Спросил, что они будут пить, и пошел к бару. Как-то продрался между креслами. Заказал два двойных джека со льдом и две маргариты. Сам взял подносик. Переставлял ноги маленькими шагами. У дверей пошатнулся, за порогом споткнулся, но рухнул только на собственный столик, облив жемчужную девушку, ее подружку и адвоката Пирошека.

– Делать нечего, – сказал Пирошек, когда они более-менее привели себя в порядок. – Не можешь ходить, будешь танцевать.

Сташек не хотел спускаться в подземелье, но его заставили. Присел у самого края многоцветного танцующего света. Пил и представлял себе другую жизнь. Люди терлись друг о друга, бились бедрами. В конце концов адвокат Пирошек вытащил Сташека на паркет. И тут же исчез. Сташек остался в толпе один, и ноги сами его понесли. Выбрасывал из себя что-то, чего не умел назвать. Вокруг смешивались запахи пота и духов. Мокрые девушки появлялись из мрака в стробоскопических вспышках и исчезали обратно во мраке. Их губы были полными, и уж во всяком случае распутными. Сташек скорчился на полу. Над головами толпы увидел пару красных глаз, увитых клубами дыма, что изгибались, как рога. Другие танцующие пытались поднять Сташека, но он не дался. Ушел с танцпола на карачках. Напрасно звал Пирошека. Подхватил куртку и вышел, держась за поручень. Так и не узнал – потому что никто никогда этого не знает, – бык ли это на него смотрел или прожектора из кабинки диджея.

Записал сообщение Пирошеку на мобильный. Сказал, что имел его и такую дружбу. Нельзя оставлять никого в беде. Пошел через Варшаву. Большинство заведений уже закрылось. Сташек направился на площадь Трех Крестов, где гуляли до утра. На Иерусалимских наткнулся на одинокую девушку со светлыми волосами. Спросила, все ли в порядке. Разговорились, и на площадь Трех Крестов пошли уже вместе. Ему показалось, что люди в «Шпульке» смотрят на него странно. Видимо, он был очень пьян.

Заказал ей выпить, а себе еще одного джека. Через минуту уже держались за руки. Светловолосая позволила ему говорить, и у него развязался язык. Рассказывал о том, как работал для отца и никогда о себе и доброго слова не услышал. Даже когда отец был при смерти. Жаловался на людей, которые его уничтожают, хотя он сам всегда старался быть нормальным. Жаль, что не чаще, а больше всего жаль, что в трудные минуты мы забываем о вещах мимолетных, что приносят радость. Хорошая музыка, вечер с друзьями, такая вот ночь – у столика с незнакомкой. Он говорил.

Перегнулся через столик, чтобы ее поцеловать. Светловолосая поступила так же. Ее лицо оказалось рядом с его лицом. У него перехватило дыхание. Это была старая шлюха с обрывками кудрей, окружающих обвисшие щеки. Губы у нее были яростно-красными, длинная ночь размазала синеву под глазами. Все смеялись, в его голове или на самом деле. Только что прозрел, вот молодец! Встал, бросил пятьдесят злотых на стол и не оглядывался назад.

Лил дождь. Сташек шел вперед, набирал номер за номером и везде слышал, что такси нет. Говорил, что заплатит вдвое, втрое. Бесполезно. Попробовал нелегальных перевозчиков, что за полцены возили на машинах без знака такси. Никто не хотел приехать. Он уселся на ступеньках. Позволил себе мокнуть, пока не промерз до кости. Пошел на первый трамвай. Сразу же вернулся. Спрятался в подворотне и набрал номер Дорис.

35

В нем гнездилась лишь одна слеза. Росла, как желчный камень.

Очень темно.

Сташек решил, что упакует вещи сам. И сам отнесет в заказанный фургончик. Начнет заново.

Но сначала музыка. У всего, что человек создал, есть своя глубина. Для фильмов – это горизонт, для книг – слова. Музыка неизмерима, как космос: за гранью восприятия звезды распадаются и гаснут. Есть там и другие явления, таинственные и неназванные, больше, чем галактики. Музыка пророчит их существование, даже если это лишь дебютный диск группы «Кактус». Сташек на ощупь искал дорогу к музыкальному уголку, попал на кухню. Омыл лицо и двинулся дальше.

Включил колонки, усилитель и предусилитель, адаптер. Водил пальцем по конвертам с пластинками. Выбрал. Долго смотрел в черную обложку, пытаясь понять, что же на ней. Judas Priest. Хороший выбор, чтобы собирать вещи, сегодня уже никто так не играет, подумал он, люди сильно поглупели.

С первым звуком он вынул с полки следующую пластинку, обернул в пузырчатую пленку и вложил в коробку. Работа шла быстро. На адаптере вместо Judas Priest крутилась пластинка Дэвида Боуи, а Сташек делал вид, что все не так, что он не перепутал обложки, что еще что-то видит.

36

– Пойдем к другому врачу. Если будет нужно, поедем за границу. В крайнем случае я продам квартиру. Я ведь могу, правда?

– Можешь делать все, что только захочешь.

В этот день Сташек не встал с постели. Ощупывал собственное тело, проверяя, что потерял. Густая тьма выливалась из него, как из отравленной раны. На обмякшем предплечье почувствовал ладонь Дорис:

– Знаешь что, Стась? Я все понимаю, но перестал бы ты жалеть себя.

– Это пройдет. Моя болезнь. Пройдет. Я знаю, что делаю.

– Что у тебя пройдет, глупенький?

– Мне надо разобраться с фирмой. Тогда я начну что-нибудь новое. Смотри! Даже врач говорит, что со мной все в порядке. Глаза реагируют на свет! Проблема в голове.

– Поэтому мы поищем другого врача.

Она легла рядом с ним, наступила минута тишины.

– Как я выгляжу?

– Волосы у тебя отросли, глупенький мой. А выглядишь хорошо. Мне нравится, когда ты стройнее.

Он дотронулся до собственного бедра. Большой кусок кожи свисал свободно. Он привлек Дорис к себе.

– Как ты думаешь, я мог бы запатентовать диету? Худей со Сташеком? Тебе надо потерять все, начиная со зрения, и килограммы полетят, как на автогонке. – Взял ее лицо в ладони. – Я уже понимаю, почему это происходит. Я уже вспомнил, что сделал когда-то.

37

Сташек несколько раз набирал номер Пирошека. Отзывался автоответчик. Он выждал час и позвонил с телефона Дорис. Друг повесил трубку, лишь только Сташек произнес первое слово виноватым голосом.

– Что же, видимо, вот такой он нашел способ завершить дружбу, – сказал он и начал заносить пачки бумаги. Делал маленькие шажки и с трудом обходил препятствия. Не разрешил себе помочь. Прополз под прилавком. Люди заказывали кофе над его спиной.

Он предложил Дорис отдохнуть. Она могла бы выйти на пару часов, а он за нее побудет на работе. Дорис ответила, что это, к несчастью, невозможно.

Поехал в супермаркет, вышел из трамвая за людьми и шел, касаясь машин. Его залил свет. Он нашел полку с кофе и просил кого-нибудь помочь ему выбрать. Ему нравилось, что кто-то обращает на него внимание. Купил еще бутылку вина и еды на вечер. Заплатил картой Дорис. Перед магазином переложил все в рюкзак и поехал обратно на Маршалковскую.

Вечером, когда клиентов стало меньше,