не все члены планирен-команды знали о готовящемся побеге. Только после убийства конвоира они поняли, что происходит и, главное, что в случае провала может с ними случиться. «Я не боялся и не жалел ни себя, ни Михаила, – вспоминал Кривоногов, – мы вожаки этой затеи. Беспокоило меня другое – жаль товарищей, которые ничего не знают, они могут быть повешены вместе с нами в случае неудачи». Они-то прекрасно понимали, на что шли. «Один отчаянный югослав затаился на островном озере, – пишет Кривоногов. – Его поймали, а в назидание всем поставили перед строем и спустили овчарок».

Ничего не знали о подготовке побега красноармейцы Федор Адамов и Иван Олейник (оба в плену больше трех лет) и остарбайтеры Тимофей Сердюков и Николай Урбанович, угнанные в Германию в конце 1942 года. Девятаев в книге пишет, что они «пришли в ужас и отчаяние. Ведь за убийство солдата всех повесят немедленно! “Что ты наделал? – бросились они к Кривоногову, готовые растерзать его на месте. – Из-за тебя всем смерть!”». В последнем видеоинтервью летчика, данном в 2002-м, за полгода до кончины, он откровенно говорит об угрозе от своих. «А ребята – на Ивана, ну я там, мать-перемать, схватил винтовку и, грозя им расстрелом, приказал встать в шеренгу, а затем, передав винтовку Кривоногову, приказал ему навести порядок и объяснить, в чем дело».

Кутергин переоделся в форму убитого охранника и повел всех к самолету через все летное поле. На то, что в команде стало на одного меньше, никто не обратил внимания, персонал аэродрома торопился в столовую. «Война войной, а обед по расписанию», – сказал когда-то прусский король Фридрих Вильгельм I.

Между прочим, упоминавшийся выше летчик Николай Лошаков, для виду согласившийся служить в люфтваффе, бежал на родину во время ужина, на который немцы со всей присущей им пунктуальностью никогда не опаздывали. Он угнал только что приземлившийся «Шторьх-1», когда покинувшие его летчики двинулись в столовую.

…Поначалу у беглецов все шло как по маслу, но потом началась полоса препятствий. Когда дошли до самолета, видят – люк заперт на замок. Девятаеву удалось разбить стекло подвернувшейся под руку «железякой» и открыть замок изнутри. Но тут выяснилось, что двигатели самолета не заводятся – ящик с аккумуляторами оказался пуст. Девятаев: «”Скорее ищите где-нибудь!..” Соколов и Кривоногов бросились куда-то со всех ног. Вижу: катят какую-то тележку. Это был вспомогательный аккумулятор для запуска моторов. Это было спасение! В процессе своих длительных наблюдений я видел, как немцы пользовались им, и тут же проделал все так, как делали они: подключил аккумуляторную тележку к бортовой сети». У нас ничего такого не было. Кривоногов: «Ура! Есть искра! – воскликнул Михаил. – Размаскировывай!»

Девятаев повел «Хейнкель» по полосе, но с первого раза взлететь не смог. Штурвал сдавил грудь, он никак не мог поднять его от себя, не было сил. До плена он весил 90 килограммов, после Лодзинского лагеря – 60, а на Узедоме – меньше сорока. (На самом деле причина была не в его физической слабости, а в другом, но об этом – позже.) Пришлось сделать, по его выражению, «аховский разворот у берега моря на правом колесе», так что шасси вспахало землю, и самолет чуть не загорелся. Разворот происходил на глазах у немецких зенитчиков, те поняли, происходит что-то не то, и бросились к телефонам докладывать. К тому же управлял самолетом голый летчик. Углубление в кресле пилота, в котором обычно находится парашют, Девятаев заполнил своей робой, иначе через плексиглас был бы виден арестантский халат. Забегая вперед, скажу, что на могиле Девятаева установлен памятник в форме крыла «Хейнкеля-111», сам летчик изображен на нем с обнаженным торсом.

Из ангаров и столовой начали выбегать летчики и солдаты. Толпа гитлеровцев все ближе, а у него никак не получается поднять штурвал. И тут происходит то, о чем Девятаев не писал в книге, но говорил в последних интервью: «Ребята начали в меня тыкать штыком, кричат: «Взлетай, погибнем!» Я как разозлился, схватил за ствол винтовки, вырвал его из их рук и как пошел чесать прикладом, согнал их всех в фюзеляж».

При второй попытке взлета он направил самолет прямо на немецких солдат. «Мне потом рассказывали, я в толпе порубил кого-то, и они тут же разбежались». Для отрыва от полосы потребовалось усилие трех человек – Кривоногов и Кутергин изо всех сил помогали ему жать на штурвал. Наконец после четырех ударов шасси о цементную дорожку, как вспоминал Девятаев, «хвост самолета начинает отрываться от земли. Мы грянули «Интернационал».

…Вначале я усомнился было, действительно ли они в этот момент между жизнью и смертью и в самом деле запели партийный гимн, который в ту пору был одновременно гимном Советского Союза. И зря усомнился, все выжившие участники перелета запомнили то нестройное пение. «Не забыл меня? – писал Девятаеву Адамов, когда узнал, что тот жив. – Я тебя никогда не забуду. <…>Помнишь, как мы все запели Интернационал?»

А мне, читая об этом, пришли на память строки погибшего на войне поэта Павла Когана. «…Нам лечь, где лечь, и там не встать, где лечь. И, задохнувшись «Интернационалом», упасть лицом на высохшие травы. И уж не встать, и не попасть в анналы, и даже близким славы не сыскать».

И тут новое препятствие: как только товарищи ослабили давление на штурвал, самолет стал резко набирать высоту и терять скорость, а после попытки выровнять высоту штурвалом и вовсе начал снижаться. Девятаеву пришлось отвлечь беглецов от пения, и они вновь налегли на штурвал. Только тут он понял, в чем дело, наткнувшись на колесико триммера руля высоты, который оказался в положении «на посадку» (а не «взлет»). После этого управление самолетом стало возможно в одиночку.

Тем временем на аэродроме была объявлена тревога, зенитчики начали стрелять, но было поздно, Девятаев направил самолет в облака и оторвался от преследования. На перехват был поднят истребитель, пилотируемый обладателем двух Железных крестов обер-лейтенантом Гюнтером Хобомом, но тот не смог отыскать его из-за плотной облачности, а куда он летел, не было известно и самому Девятаеву.

Как вспоминал Девятаев, сначала летели по направлению к Швеции, без карты, ориентируя самолет по солнцу, но когда уже в море он обнаружил, что бензина много, развернул самолет на 180 градусов. Все решили лететь в Москву, мол, где-нибудь да пересечем линию фронта и очутимся у своих. Тут «ребята кричат – нас догоняет самолет». Как позже выяснилось, на них случайно наткнулся истребитель, пилотируемый другим асом – полковником Вальтером Далем. Приказ «сбить одинокий «Хейнкель» он выполнить не смог, так как возвращался из боя. По воспоминаниям самого Даля, он выпустил свои последние