Бросаю взгляд на дочь. Марина в очередной раз изменила в моей жизни все. Причем особо и не стараясь, просто ведя себя естественно. В своем духе.

Три года назад мне так же не терпелось вступить в схватку с Шубиными и победить. Любой ценой. Даже не рассматривал возможность сдаться и поехать с Мариной в город. Это привело к тому, что несколько лет мой ребенок жил без меня. Без защиты, без денег, без внимания.

Да и кто мог знать, что дочка мне так сильно понравится?

Мира смотрит на мир честными голубыми глазищами. Ее искренняя мимика поражает каждый раз всё больше. Ее вопросы, размышления. Хотя ей только два. Что дальше-то?

Она очень теплая девочка. Если лепит из снега пирожок, то непременно угостит. Если видит, что я серьезен, спешит пожалеть. Если просишь дать носик поцеловать — тянется, ни секунды не сомневаясь.

Вообще ни мгновения.

Кончик дочкиного носика для меня доступен каждую секунду нашего общего времени.

Ее безопасность и покой, бесспорно, превыше всего на свете. Если ее мама считает, что будет счастлива с этим мальчиком, то что нам остается, Мирок, да? Война еще никого счастливее не сделала.

Иногда нужно проиграть, чтобы ты и твои близкие люди стали счастливее.

— Это я раньше тут все с землей сравнял бы. И мамка твоя меня бы возненавидела. — Усмехаюсь. — В очередной раз. А я бы лишь руками развел, что так надо. Что она просто не понимает. И что надо меня слушать и слушаться. Сейчас все изменилось. Ты себе даже не представляешь насколько. Так что пусть Яшины строят что хотят. Богатеют. Это приведет к тому, что твоя мама будет жить лучше. А значит, и ты.

Мысленно обещаю дочери, что не буду ни с кем ссориться. Не буду обострять и провоцировать. Ее мама заслуживает быть с любимым человеком. А Мира заслуживает идеального детства. Потому что, когда нет возможности любить, остается лишь побеждать. Тешить эго приятно, но радость от этого мимолетная и какая-то будто искусственная. Потом горечь наступает, и, чтобы перебить ее, надо еще. И еще. И еще. И ни конца этому нет, ни края.

Я не допущу, чтобы мой ребенок вырос с теми же комплексами, что и я. Ни за что на свете.

Итак, мы с Мирой едем домой, чтобы страдать над фрикадельками.

В ростовской квартире пока не слишком обжито, но для ребенка вполне безопасно. У Миры здесь много игрушек. У двери стоит мешок вещей на все случаи жизни — Марина будто не на сутки мне ее отдала, а навсегда. Одежда, обувь, лекарства.

Марина замечательная мама. Я сильно на нее злился поначалу. Что молчала. Вообще не хотела сообщать, что у нас ребенок общий. Видеть ее не хотел. Внутри кипело все, бурлило. Не знаю, чего хотелось. Мести?

А потом простил. В один день проснулся и понял, что не злюсь совсем. Наверное, так бывает с близкими людьми. Когда ошибку берешь и прощаешь. Не ради чего-то, а просто так. Ради мира. И ради Мирка, конечно.

Сегодня у меня полноценный выходной. Никакой работы, потому что слежу за ребенком. Вечером мы печем пиццу с колбасой. Потом Мира заявляет, что колбасу есть не будет, хотя сама же ее на тесто выкладывала. На мое недоумение по поводу ее двусмысленного поведения она отвечает улыбкой.

Что ж. Делать нечего, мы принимаемся вместе выковыривать колбасу из-под сыра. Умывшись, — кто слезами, кто водой, — приходим к выводу, что пицца стала некрасивая. И есть ее стремно.

Спасают мультики.

За время колбасных приключений Марина пишет и звонит раз шесть, уточняя, всё ли нормально. Как чувствует, что Мирослава капризничает. Я не сдаюсь. Потому что нажаловаться на двухлетнего человека в первый же общий вечер — ниже моего достоинства.

Мира вырубается в начале десятого, чтобы проснуться с громком криком в полночь. Она резко садится на кровати и безутешно плачет.

Марина предупреждала, что так бывает: Мире приснился страшный сон. Идут минуты, но дочь никак не может успокоиться. Единственный выход из ситуации, который удается найти, — это одеть ребенка в комбинезон и вытащить на улицу. Мирослава перестает всхлипывать, лишь когда машина трогается. «Лексусы» положительно на нее действуют. Мира смотрит в окно и молчит, хмурится. А через пять минут езды по городу вновь засыпает.

Кресло удобное, Мирослава крепко дрыхнет.

Так себе выход, конечно — переть ребенка ночью на улицу. Не уверен, что стоит об этом докладывать Марине.

На душе пусто, да и в голове тоже. Мирослава во сне улыбается, и я решаю покататься еще некоторое время. Не люблю этот город, но сейчас светящиеся витрины почему-то успокаивают. Давлю на газ, слушая тишину.

Мы возвращаемся домой ближе к часу. Мест у подъезда, естественно, нет. Е*учий миллионник. Придется тащить ребятенка на руках по холоду непонятно сколько.

На всякий случай решаю сделать пару кругов почета — вдруг освободится. Мира спит, мне же совсем не хочется. Спешить нам некуда.

Я давлю на газ, а потом прищуриваюсь. Потому что вижу у подъезда знакомый силуэт. Белая куртка — яркое пятно на сером фоне.

У Марины напряженная поза. Руки прижаты к груди. Она сутулится и походит на хрупкую веточку, которую жестоко надломили.

Я достаю из куртки телефон и вижу на нем двадцать пропущенных. Блть.

Кажется, надломил я. Снова.

Направляю машину к подъезду. Марина кидается ко мне и дергает ручку двери еще до того, как внедорожник успевает остановиться.

Пассажирская дверь заперта и не поддается на бездумные дерганья. Тогда Марина начинает долбиться в окно. Я быстро выхожу из машины, хватаю ее за запястье.

— Успокойся.

— Пусти! — кричит Марина, вырываясь. — Где моя дочь?! Ненавижу! Пусти меня немедленно! Где моя Мира?!

Ненавидит? Опять?

Вспышка гнева внутри такая сильная, что ослепляет. Но один взгляд на лицо Хулиганки остужает мгновенно. Холод прокатывается по спине.

Марина в ужасе. В диком, неконтролируемом ужасе.

— Эй! — окликаю ее, фиксируя.

Марина вырывается.

— Тихо. Всё хорошо. Марина, малышка, всё хорошо. — Слегка встряхиваю ее за плечи. — Мирок спит. Марина! — рявкаю я. — Разбудишь Мирославу, будешь сама качать. Марина застывает. Ее глаза округлены и всё еще безумны. Тело бьет крупная дрожь. Едва сопротивление прекращается, я тут же ослабляю хватку.

— Мирослава спит, — повторяю быстро, но уже спокойно. — Она ночью проснулась, мы решили покататься по городу. Я решил.

— Покажи! — выдыхает.

— Только не кричи, ладно?

Дождавшись кивка, я слегка приоткрываю пассажирскую дверь, чтобы не пускать в машину много холодного ночного воздуха. Марина заглядывает в салон. Смотрит на дочь. И всхлипывает. Так горько, что внутри что-то трескается. В очередной раз. Когда я рядом с ней.