Кажется, что-то начинает проясняться. Если все на самом делепроизошло именно так, то у Жака будет алиби, которое ему необходимо. Однако втаком случае трудно объяснить его молчание. Почему бы ему не рассказать всечестно и откровенно? Может быть, он боится, что слух о его прежнем увлечении дойдетдо ушей мадемуазель Марты? Однако я отверг эту мыль. Нет, довольно циничнорассудил я, едва ли эта юная француженка, у которой ни гроша за душой,отвергнет сына миллионера из-за какой-то пустячной полудетской интрижки. Дажегораздо более веские причины не заставили бы мадемуазель Марту Добрэйотказаться от Жака Рено, которого она столь преданно любит, что тоже неследовало сбрасывать со счетов.

Мы благополучно прибыли в Дувр, и Пуаро сошел с пароходаоживленный, с довольной улыбкой на губах. Путешествие до Лондона тоже обошлосьбез приключений. Было уже начало десятого, и я полагал, что мы отправимся прямодомой, а утром примемся за дела. Однако Пуаро был настроен иначе.

– Нельзя терять времени, mon ami. Правда, сообщения обаресте молодого Рено, скорее всего, появятся в газетах только послезавтра, темне менее нам следует поспешить.

Я не очень понимал, к чему такая спешка, и только спросил,что он собирается предпринять, чтобы найти девушку.

– Помните Джозефа Ааронса, театрального антрепренера?Нет? Мне как-то пришлось помочь ему – дело касалось одного борца-японца. Так,пустяковое дельце, как-нибудь я расскажу вам. Уверен, что мистер Ааронс укажетнам, с чего начать поиски.

Однако найти мистера Ааронса оказалось не так-то просто, итолько уже за полночь наши усилия увенчались успехом. Он радушно приветствовалПуаро и выразил искреннюю готовность всячески услужить нам.

– Что касается театра и актеров, то мало найдетсятакого, чего бы я не знал, – заверил он нас, добродушно улыбаясь.

– Eh bien,[76] мосье Ааронс, мненеобходимо разыскать молодую девушку, которую зовут Белла Дьювин.

– Белла Дьювин… Это имя мне знакомо, но не могу сразусообразить, где я слышал его. Она актриса? Чем она занимается?

– Этого я не знаю, но вот ее фотография.

Мистер Ааронс с минуту внимательно разглядывал ее, потомлицо его просияло.

– Вспомнил! – хлопнул он себя по лбу. – Этоже «Крошки Далси-Белла», ей-ей!

– «Крошки Далси-Белла»?

– Ну да. Сестры-акробатки, но они еще танцуют и поют.Дают премиленькое небольшое представление. Сейчас они, кажется, где-то нагастролях, если только не уехали отдыхать. Последние две-три недели они какбудто выступали в Париже.

– Не могли бы вы точно узнать, где они сейчас?

– Нет ничего проще! Спокойно идите домой, а утромполучите от меня ответ.

Заручившись этим обещанием, мы расстались с мистеромАаронсом. Как оказалось, слово у него не расходится с делом. Поутру, часов водиннадцать, мы получили наспех нацарапанную записку:

«Сестры Далси-Белла выступают в „Палас“, в Ковентри.[77] Желаю удачи».

Не медля ни минуты, мы кинулись в Ковентри. Пуаро не сталнаводить справки в театре. Он ограничился тем, что заказал кресла в партере навечернее представление.

Зрелище показалось мне удручающе нудным. Возможно, в этомповинно было мое дурное настроение. Семейка японцев выделывала на канатерискованные трюки, какие-то джентльмены с претензией на светскость, в видавшихвиды фраках, с фатовски прилизанными волосами, безостановочно несли какую-тосалонную чушь; танцевали они, впрочем, виртуозно. Потом вышла упитаннаяпримадонна, обладательница столь высокого колоратурного сопрано, что оно почтивыходило за пределы частот, воспринимаемых человеческим ухом. Комический актер,который силился подражать мистеру Джорджу Роуби[78] с блескомпровалился.

Но вот наконец пришел черед «Крошек Далси-Белла». Сердце уменя бешено заколотилось. Да, это она, вернее, они, одна с соломеннымиволосами, другая – с черными, одинакового роста, обе в коротких пышных юбочкахи блузках с огромными а la Бастер Браун[79] бантами. Онивыглядели весьма пикантно, эти две очаровательные девчушки. Вот они запели,голосишки у них оказались хоть и небольшие, но свежие, верные и очень приятные.

В общем это было очень милое представление. Танцевали онидовольно грациозно, а несложные акробатические трюки исполняли безукоризненно.Песенки были незамысловатые, но веселые и мелодичные. Словом, когда опустилсязанавес, сестер наградили дружными аплодисментами. Бесспорно, они пользовалисьуспехом.

Внезапно я почувствовал, что больше не выдержу. На улицу, насвежий воздух! Я спросил Пуаро, не хочет ли он уйти.

– Нет, здесь довольно забавно. Я останусь до конца, авы, мой друг, конечно же, ступайте. Увидимся позже.

Гостиница была в нескольких шагах от театра. Я поднялся вномер, заказал виски с содовой и сел, задумчиво потягивая его, уставившись в пустойкамин. Услышав, как отворилась дерь, я обернулся, ожидая увидеть Пуаро, но тутже вскочил – в дверях стояла Сандрильона. Она заговорила срывающимся голосом,едва переводя дыхание:

– Я видела вас в партере. Вас и вашего друга. Я ждалавас на улице и, когда вы вышли, пошла за вами. Почему вы здесь, в Ковентри? Чтовы делали в театре? Этот ваш друг, он – детектив, да?

Плащ, накинутый поверх костюма, в котором она выступала,спустился с плеч. Лицо под гримом было совершенно белым, а в голосе звучалстрах. Тут-то я наконец все понял – и почему Пуаро разыскивал ее, и почему онанасмерть напугана, и почему у меня так отчаянно сжимается сердце…

– Да, – сказал я как можно мягче.

– Он что, ищет меня? – спросила она едва слышно.

Видя, что я медлю с ответом, она тихо скользнула на полподле массивного кресла и разразилась горькими слезами.

Я стал на колени рядом с ней, обнял ее и отвел волосы,упавшие ей на лицо.

– Не плачьте, дитя мое, ради всего святого, не плачьте.Здесь вы в безопасности. Я охраню вас. Не плачьте, моя дорогая. Только неплачьте. Я знаю… Я знаю все.

– Ах нет, вы не можете знать всего!

– Поверьте, мне все известно.

Минуту спустя, когда ее бурные рыдания немного стихли, яспросил: