Весь этот день герцог с королем возились не покладая рук:устраивали сцену, вешали занавес, натыкали свечей вместо рампы; а вечером мы имигнуть не успели, как зал был битком набит мужчинами. Когда больше уже нельзябыло втиснуться ни одному человеку, герцог бросил проверять билеты, обошелздание кругом и поднялся на сцену. Там он стал перед занавесом и произнескоротенькую речь: сначала похвалил трагедию, сказал, будто она самая что ни наесть занимательная, и пошел дальше распространяться насчет трагедии и ЭдмундаКина Старшего, который в ней исполняет самую главную роль; а потом, когда увсех зрителей глаза разгорелись от любопытства, герцог поднял занавес, и корольвыбежал из-за кулис на четвереньках, совсем голый; он был весь кругомразмалеван разноцветными полосами и сверкал, как радуга. Ну, обо всем остальноми говорить не стоит – сущая чепуха, а все-таки очень было смешно. Публика чутьне надорвалась от смеха; а когда король кончил прыгать и ускакал за кулисы,зрители хлопали, кричали, хохотали и бесновались до тех пор, пока он невернулся и не проделал всю комедию снова, да и после того его заставилиповторить все сначала. Тут и корова не удержалась бы от смеха, глядя, какиештуки откалывает наш старый дурак.

Потом герцог опустил занавес, раскланялся перед публикой иобъявил, что эта замечательная трагедия будет исполнена только еще два раза, послучаю неотложных гастролей в Лондоне, где все билеты на предстоящие спектаклив театре «ДруриЛейн» уже запроданы; потом опять раскланялся и сказал, что еслипочтеннейшая публика нашла представление занятным и поучительным, то еепокорнейше просят рекомендовать своим знакомым, чтобы и они пошли посмотреть.

Человек двадцать закричали разом:

– Как, да разве уже кончилось? Разве это все?

Герцог сказал, что все. Тут-то и начался скандал. Подняликрик: «Надули!» – обозлившись, повскакали с мест и полезли было ломать сцену ибить актеров. Но тут какой-то высокий осанистый господин вскочил на скамейку изакричал:

– Погодите! Только одно слово, джентльмены!

Они остановились послушать.

– Нас с вами надули – здорово надули! Но мы, я думаю, нежелаем быть посмешищем всего города, чтоб над нами всю жизнь издевались. Вотчто: давайте уйдем отсюда спокойно, будем хвалить представление и обманем весьгород! Тогда все мы окажемся на равных правах. Так или нет?

– Конечно, так! Молодец судья! – закричали все в один голос.

– Ладно, тогда ни слова насчет того, что нас с вами надули.Ступайте домой и всем советуйте пойти посмотреть представление.

На другой день по всему городу только и было разговоров чтопро наш замечательный спектакль. Зал был опять битком набит зрителями, и мыопять так же надули и этих. Вернувшись с королем и герцогом к себе на плот, мыпоужинали все вместе, а потом, около полуночи, они велели нам с Джимом вывестиплот на середину реки, спуститься мили на две ниже города и там где-нибудь егоспрятать.

На третий вечер зал был опять переполнен, и в этот разпришли не новички, а все те же, которые были на первых двух представлениях. Ястоял в дверях вместе с герцогом и заметил, что у каждого из зрителейоттопыривается карман или под полой что-нибудь спрятано; я сразу понял, что этоне какая-нибудь парфюмерия, а совсем даже наоборот. Несло тухлыми яйцами, какбудто их тут были сотни, и гнилой капустой; и если только я знаю, как пахнетдохлая кошка, – а я за себя ручаюсь, – то их пронесли мимо меня шестьдесятчетыре штуки. Я потолкался минутку в зале, а больше не выдержал – уж очень тамкрепко пахло. Когда публики набилось столько, что больше никому нельзя быловтиснуться, герцог дал одному молодчику двадцать пять центов и велел ему покапостоять в дверях, а сам пошел кругом, будто бы на сцену, и я за ним; но кактолько мы повернули за угол и очутились в темноте, он сказал:

– Иди теперь побыстрей, а когда отойдешь подальше от домов,беги к плоту во все лопатки, будто за тобой черти гонятся!

Я так и сделал, и он тоже. Мы прибежали к плоту в одно и тоже время и меньше чем через две секунды уже плыли вниз по течению в полнойтишине и темноте, правя наискось к середине реки и не говоря ни слова. Я былодумал, что бедняге королю не поздоровится, а оказалось – ничего подобного:скоро он выполз из шалаша и спросил:

– Ну, герцог, сколько мы загребли на этом деле?..

Он, оказывается, вовсе и не был в городе.

Мы не вывешивали фонаря, пока не отплыли миль на десять отгорода. Тогда мы зажгли свет и поужинали, а король с герцогом простонадрывались со смеху, вспоминая, как они провели публику. Герцог сказал:

– Простофили, олухи! Я так и знал, что первая партия будетпомалкивать, чтобы остальные тоже попали впросак; так я и знал, что в третийраз они нам собираются устроить сюрприз: думают, что теперь их черед. Это верно– черед их; но я бы дорого дал, чтобы узнать, много ли им от этого проку.Хотелось бы все-таки знать, как они воспользовались таким случаем. Могутустроить пикник, если им вздумается: провизии у них с собой довольно.

Эти мошенники собрали в три вечера четыреста шестьдесят пятьдолларов. Я еще никогда не видел, чтобы деньги загребали такими кучами.

Немного погодя, когда оба они уснули и захрапели, Джим иговорит:

– Гек, а ты не удивляешься, что короли так себя ведут?

– Нет, – говорю, – не удивляюсь.

– А почему ты не удивляешься, Гек?

– Да потому, что такая уж это порода. Я думаю, они всеодинаковы.

– Гек, ведь эти наши короли – сущие мошенники! Вот они чтотакое – сущие мошенники!

– Ну, а я что тебе говорю: почти что все короли – мошенники,дело известное.

– Да что ты!