– Алик, могу ли я быть с вами откровенной?

Он некоторое время смотрел на меня каким-то масленым, ласкающим и липким взглядом, о чем-то размышляя, потом все-таки разрешил:

– Конечно.

– За неполный час я услышала столько детской, наивной лжи, что просто вынуждена просить вас говорить чистую правду. Никаких расписок, никаких предупреждений и угроз. Помогите мне просто узнать правду.

Он сокрушенно склонил голову, как бы сочувствуя: да вот, ничего не поделаешь, с кем приходится заниматься.

– Ложь недостойна человека.

– Ложь – это инструмент защиты, – подхватила я, – а если не виноват, то от чего защищаться?

– Вы правы.

– Я уже знаю, что вы принимали участие в сокрытии трупа. Но знаете ли вы, кто ее убил?

– Нет.

– А вам хотелось бы знать?

Вознесенский подумал и сказал:

– Она вела такой образ жизни, что ей рано или поздно бы отрезали голову. Не я, так кто-то еще. Не мертвой, так живой.

Если бы сейчас он выпорхнул в окно, сделал пару кругов над городом, обдавая машины пометом, я бы и то удивилась меньше. С другой стороны, он откровенен, стало быть… а если подставиться? Пусть поймет, что он на голову меня выше и умнее.

– Простите меня, Алик, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, говоря об образе жизни Ольги.

У него аж рот дернулся, но он сдержался и лишь с легкой укоризной заметил:

– Разве можно так… сами же сказали, что лгать нехорошо. А с Ниной вы общались, значит, должны знать, что я в виду имею.

– Глупо получилось, – с готовностью покаялась я, – но ведь о ее второй жизни вроде бы никто не знал.

Он смотрел на меня с такой ужасной ласковостью, что мне захотелось немедленно покинуть помещение. Или вымазать лицо сажей. Такой взгляд пристал бы более какому-нибудь маньяку-потрошителю, но не студенту-отличнику-старосте.

– Я знал.

Я по возможности достойно выдержала этот ужасный взгляд и, изобразив крайнюю заинтересованность, максимально волнительно выдохнула:

– А вы… не просветите меня?

– Легко, – интимно понизив голос, пообещал он. – С самого начала нашего знакомства я был уверен, что выбранная Ольгой линия поведения – карнавальный костюм. Наивному Демидову или недоумку Рамзану можно было бы отвесить подобной клюквы. Мне – нет. Манера смотреть, говорить, одеваться, жесты – правду тела не скроешь. Вы согласны?

– Абсолютно.

– Некоторое время я наблюдал за ней и ее контактами в соцсетях, совсем немного – за ее передвижениями. Между нами, мне удалось какое-то время бить ее в ее же собственной игре.

– Это каким образом? – заинтересовалась я.

– А я гомосексуалиста разыгрывал, – легко признался Вознесенский, – в гостях у ее предков побывал, был допущен в гардеробные и примерочные, узнал о ней массу нового, как женщина женщине, антре ну…

– То есть у вас были тесные дружеские отношения.

– Почему же только дружеские? – удивился он.

Я тоже удивилась.

– Что же, у вас не только дружеские?

Он юмористически поднял белесые брови.

– Когда все как бараны бегали по особнячку за какими-то ключиками-подсказками, я и переговорил с Олей. Удалось объясниться на ощупь. Я бы сказал, она была удивлена…

– Приятно или неприятно?

– Приятно, – без тени сомнения ответил он.

– Вы так думаете или уверены?

– Я вполне объективен, – заверил он, – с тех пор она меня люто возненавидела и постоянно пыталась вывести из себя, меня и Ирину…

– А вы не выводились?

– Конечно нет.

– И все-таки, она вас оскорбила в этот вечер, первого сентября.

– Что вы! Конечно нет. Стану я обращать внимание на эскапады пьющей проститутки. Просто небольшой казус с отдавленным самолюбием.

«Как излагает, а?»

– Тогда, возможно, вы захотите поделиться своим видением того, что произошло в ночь на первое сентября?

– Конечно, это нетрудно. Потрудившись над тем, чтобы моя девушка уснула, я спустился к Ольге…

– То есть?

Мне показалось, что Олег впервые улыбнулся с некоторой долей смущения:

– В ритме танца, между пикировками и взаимными оскорблениями, мы и согласовали наши планы на ночь…

По ходу, выясняется, чьи биологические жидкости обнаружили эксперты…

– И что же?

Вознесенский с комическим смущением развел руками:

– План удалось реализовать, правда впопыхах. И лишь на половину оставшегося темного времени суток.

– Что ж так?

– Ей на телефон поступил звонок, она переполошилась и заявила, что ничего не получится, ей надо отбежать.

– Но кто звонил, вам неизвестно?

– Могу сказать лишь то, что на экране было написано: «Папа».

Меня как громом ударило. Папа?! Что за?..

Пока я укладывала в голове полученную информацию, Алик подождал иных наводящих вопросов, не дождался и продолжил:

– Я послушно вернулся в свою спальню. Заснул. Где-то через два часа услышал возню, вопли внизу. Спустился, где обнаружил труп, Демидова и Исламова.

– В каком положении был труп, когда вы его увидели?

– Лежал на полу.

– У кого в руках был кортик?

– У Исламова.

– Что было потом?

– Потом… возникла мысль, что необходимо избавиться от трупа, чтобы избежать обвинений. Переместили на улицу. Шел сильный дождь, за счет чего кровь быстро смывалась. Поскольку мои товарищи колебались, я сам, с помощью ножа, отделил голову и шею.

– Не трудно было? – не удержалась, спросила я, бросив взгляд на его руки.

– Нет, – вежливо отозвался он, – зная точку приложения, это сделать достаточно просто и быстро.

«Очень интересное наблюдение, интересно, откуда такие познания?»

– Я охотник, – как будто прочитав мои мысли, пояснил Алик.

– Спасибо. И куда же голову дели?

Он снова помедлил, на этот раз подольше, как бы раздумывая, говорить или нет:

– Спустил в канализационный люк.

– Какой, где?

Пожал плечами, развел руками, снова сцепил их в замок:

– Один из городских люков.

– А почему хоронить не стали?

– Многовато чести. То, что закопано, и находят чаще.