Выяснилось, что я кипятилась совершенно напрасно. Сумка преспокойно лежала там, где ее бросили, даже вещи не были до конца разобраны. Я немедленно вывалила все на ковер и – о, чудо! – наряду с многочисленными бебехами выпала и серебряная пуля.

Стало быть, это флешка. Интересно, что на ней? Ольга хотела поделиться этим с Ниной, но сочла, что она не в состоянии сейчас адекватно воспринимать действительность. Что там может быть такого важного, что нельзя показать подвыпившей подруге, даже более чем…

Я повертела пулю в руках, подергала то тут, то там, нашла место, где колпачок соприкасался с корпусом, но, сколько ни старалась, открыть не могла. Тут какой-то секрет. Можно, конечно, консервным ножом, но лучше завалиться уже спать. Никуда она теперь не денется.

Сейчас только сковородку помыть…

Я побрела на кухню. Волна адреналина схлынула, и я уже еле удерживала веки и едва передвигала ногами. Если бы не чувство долга, я бы немедленно рухнула на кровать. Вот я осилила до-о-о-о-олгую дорогу по прихожей, невероятно протяженный путь до кухни, протянула руку, бросила мельком взгляд на листок на столе – и остолбенела, вот уже в который раз за этот долгий-предолгий день.

Как это я сразу не увидела эти пять буковок – две «М», «Р», «И», «А»? Тех самых, с которых начинаются имена Ольгиных «фройндов» – Матвей, Майя, Рамзан, Ирина, Алик, – и которые складываются в имя «Римма».

Вот это номер. Я вспомнила послание Ольги: «причастны некоторые мои фройнды», «имена – ключи к основному злодею», «говорю заранее, потому что потом может быть поздно», «шарады с того света»… да уж, весело.

Я разом проглотила две таблетки валерьянки. Надо поспать, иначе просто свихнусь.

Но, конечно, сразу не получилось.

Я вспоминала некоторые нюансы, моменты, сразу незаметные, которые теперь мне казались вполне поддерживающими мою новую версию. Вот разве что сила, с которой вошел кортик, – но Майя сказала, что именно Ирине не хватило бы сил, да и внешность самой Белки – по ней заметно, какая она рыхлая, неспортивная – не обличает в ней силушки богатырской. Майя сказала, что Ирине не хватило бы сил, не упомянув о том, что, предположим, ей самой это было бы нетрудно. Так почему бы не предположить, что удар нанесла женщина… обиженная, и не исключено, что очень сильно. Нинка ведь цитировала Ольгу: мол, мама не простит.

К тому же вонзить холодное оружие глубоко куда проще, нежели потом достать его. Тут прибавляется вес тела, направление усилия и множество хитрых физических штук, а доставать приходится, прилагая немалые усилия, пальцы и мышцы рук должны быть крепкими…

Не суть. Куда важнее мотив, а серьезный мотив – не все эти сопливые ревности (как у Ирины), переживания оттого, что симпатия не сложилась, а предмет оказался нетрадиционным (Матвей), даже желание посмотреть, какого цвета кишки у предмета страсти (Алик), не прилюдная обида (Майя?), – есть, как ни крути, лишь у Риммы. У нее серьезные финансовые проблемы, налоговые недоимки, и она – единственный наследник дочери. Логично? Логично.

И потом, зачем же она лгала, говоря, что папаша Якоб обусловил получение наследства вступлением Ольги в брак, а Нина утверждает, что деньги у подруги были, и немалые. Лгала ли? Ну… Скорее всего, деньги у Ольги были, ведь только за счет инвестиций и собственного усердного труда вряд ли можно раскрутить и вывести на плюс столь специфический проект.

Итак, мама Римма лгала, и вполне резонно предположить, что своим враньем она хотела отвести от себя подозрение. Логично? Вполне.

Разве нет?..

Глава 34

С утра, точнее, уже ближе к обеду, я проснулась с чугунной головой – как всегда после валерьянки. Что они добавляют в это «стопроцентно» растительное средство – поди угадай. Хорошо, что хотя бы выспалась.

Повалявшись еще немного и повтыкав в телефон, я наконец заставила себя сползти с кровати, слазить под душ и заварить первую чашечку.

Попивая бодрящий напиток, я сначала влезла на сайт с судебными решениями, задала название Римминой фирмы и насладилась лицезрением целой «простыни» из перечня дел, в которых фигурировало и «Молоко», и налоговики, и Пенсионный фонд, и соцстрах, и комитет управления городским имуществом, и прочая-прочая. Я особо не погружалась в изучение деталей, достаточно было узреть суммы претензий, чтобы понять: слухи о блестящем положении дел этой фирмы, скажем честно, резко преувеличены.

В реестре недобросовестных поставщиков гос– и муниципальных закупок засветилось уже не «Молоко», а индивидуальный предприниматель Р. А. Озолиня, и не было никаких оснований полагать, что это полная однофамилица.

Чем же можно объяснить, что при таких финансовых раскладах Римма разбрасывается кредитками, на которых лежит полмиллиона бабок?

Ничем, кроме как надеждой в ближайшее время получить больше… а ведь как единственная наследница Ольги (если вдруг не выяснится, что папаша Еккельн жив?), Римма вправе вступить в наследство сейчас, не дожидаясь истечения положенных шести месяцев? Вроде бы так.

Меня охватила странная апатия. Странная – потому что мне больше не хотелось хлопотать, бегать, представлять доказательства, получать обещанные гонорары плюс сто процентов. Что может быть хуже ситуации, когда изо всех сил стремишься вперед, и, казалось бы, вот оно, все уже понятно. И вдруг выяснилось, что это не вершина, а лишь один из пиков.

Что-то я снова утомилась.

Кстати, что там с пулей-то?

Я снова повертела ее в руках, пытаясь сообразить, что тут к чему. Потом, достав лупу, принялась рассматривать часовые «кишочки». Похоже, вот эти разновеликие шестереночки надо как-то выставить в определенной комбинации. Можно было просто ножом отковырять, но мне в моем состоянии просто надо было отвлечься.

Внимательно рассмотрев все шестеренки, я выяснила, что на них имеются малюсенькие, практически незаметные повреждения. Нет, ошибки быть не могло: это именно следы, более того, вполне отчетливые следы воздействия на механизм чем-то острым и тонким. Причем это воздействие выглядело довольно свежим, вот эти микроскопические стружки – почерк вполне четкий. Ну-ка, где моя девичья шкатулка с рукоделием?

Выбрав иголку, я принялась выставлять шестеренки. Одна, вторая, третья… нет, не открывается. А ну-ка, попробуем еще раз. Как об стенку горох. Только вот стала видимой какая-то крошечная