Что она предпримет, если ее догадка окажется верной, она не знала, и это было плохо. Нельзя вот так наобум действовать, не просчитав варианты. Но разве у нее было для этого время? Влада полагала, что нет.

В конце концов, не такая уж упертая идиотка Фомина, чтобы из соображений лояльности к нанимателю чинить препятствия закону и порядку.

Владе хотелось в это верить.

Крадучись и прошмыгивая от яблони к яблоне, от ажурной беседки, увитой плющом, до барбекюшницы из красного кирпича, она наконец приблизилась к тыльной стене особняка и смогла явственно расслышать доносящееся из окон первого этажа грохочущее завывание мощного пылесоса.

Правильно, что Влада не пошла в калитку. Из-за такой какофонии в пространстве комнат экономка не смогла бы разобрать треньканье домофона.

И хоть Евгения Петровна занята уборкой, вести себя надо тихо и осторожно. Тем более сейчас, когда проникновение уже совершено.

Прижимаясь спиной к высокому фундаменту, в надежде что так ее не будет видно из окон особняка, она медленно перемещалась вдоль стены, пока не добралась до угла. Выглянула. Во дворе никого. Удача.

Пришедшая в голову мысль заставила ругнуться шепотом.

Что будешь делать, Влада, если нужная дверь окажется запертой?

Да ничего особенного делать не буду.

Попрошу домоправительницу отпереть. Все дела.

Прослушав сообщение автоответчика, майор Путято простонала сквозь зубы.

Послание было записано, когда она сидела на утреннем совещании у генерала. С отключенным телефоном, что естественно. По приходе в отдел проверила звонки и обнаружила вот это.

Что этой девице надо, а? С какой стати она все время лезет, путается под ногами и не дает компетентным органам уж как-нибудь самим разобраться с делами, на которые, между прочим, они и поставлены?!

И как Марианне следует отнестись к новому всплеску активности этой Лукиановой?

Марианна не была дипломированным психологом, но на службе, которую когда-то выбрала делом жизни, многого не добьешься, коли не являешься психологом по природе.

Она не усомнилась ни на миг, что девица намерена предпринять какие-то резкие шаги. Позвонив, чтобы высказать опасения насчет Боброва, подсознательно попросила Марианну о поддержке. А может, и осознанно попросила. Вопрос только в том, настолько ли серьезна ситуация, насколько Лукианова психует.

Марианна набрала номер Скоморохова.

– Лев Алексеич, как у тебя? Ведешь его?

– Все нормуль, Вадимовна. Клиент поймал тачку от проходной. Я за ним крадусь потихоньку. Сейчас мы по МКАДу пилим уже.

– Ты на «Калине»?

– Обижаешь. Еще бы заподозрила, что на «жигуле». На «Киа» еду. Самая что ни на есть незаметная машинка, беленькая и в меру пыльная.

– Ну ты молоток. Звонил он кому-нибудь?

– Похоже, звонил. Прям с тротуара. Я бы подумал, что такси вызванивает, ан нет, поймал потом частника.

– То есть сначала говорил по телефону, а затем тачку поймал?

– Так точно. Тьфу ты, нахватался от Сашки, – рассердился на себя и на Пастухова Левка. – Я говорю, в таком порядке все и произошло. Разговор велся минуту, не дольше. Похоже, что с кем-то о чем-то он договорился. По роже видно было, что без лирики. Пастухов не докладывал?

– Я у Тищенко была на совещании. Только вошла.

– Дыни раздавал?

– И дыни тоже. Когда соберемся, доведу. Значит, разговаривал… Я уточню у Саши Михайлыча, о чем и с кем, и тебе коротенько напишу. Или аудиофайл вышлю. Чтобы ты тоже в курсе был.

– Зачем ты это сделала?!

– О чем ты?

– Не догадываешься? Я через час буду в «Улыбке». Не уходи никуда.

– Тебя… отпустили?

– Удивлена? Сиди у себя, нужно поговорить.

– Я… не на месте. За час добраться до офиса не успею.

– Где ты?

– В дороге. Не важно. Буду в фонде после обеда. Подъезжай после двух. Или мы могли бы встретиться как обычно...

В трубке короткие гудки.

Он услышал знакомые страшные шаги в соседнем помещении, затем – шум отодвигаемых предметов, невнятное бормотание – очень близко, за переборкой. И почувствовал исходящую оттуда, извне, чужую ненависть и для него, Ивана Панфилова, предрешенность.

Он замер в испуге, соображая, как должен поступить, но, набравшись мужества, сказал себе, что поступит по плану.

Исключив пункт первый.

Ему не понадобится колотить ногами в дверь и орать дурниной, принуждая врага действовать. У врага были собственные расчеты и планы. Враг начал действовать сам.

Оттого и растерялся Ваня, оттого и засуетился, поспешно занимая позицию сбоку от двери с ведром на изготовку. Он потерял время, чтобы освободить свое оружие от содержимого, выплескивая остро пахнущую жижу в дальний угол, и это неучтенное обстоятельство прибавило нервозности. Но разве он мог все учесть?

Он говорил себе, стуча зубами: «Легкотня, а не работка. Пусть только сунется, сразу получит по бубну. Со света фиг чего тут разберешь, у меня преимущество. Нет, целых два преимущества, а первое – внезапность».

Он услышал скрежет засова, а потом дверь начала со скрипом приотворяться. В образовавшуюся щель проник клинышек тусклого света, показавшийся Ване вспышкой электродуги. Он загородил глаза ладонью, отвернулся, и в тот же момент лампочка, торчащая изнутри над проемом, слабенькая, максимум в сорок ватт, нанесла по его глазам второй и окончательный удар.

Вскрикнув от подлой и жгучей боли, Ваня выронил ведро, с гулким грохотом покатившееся по бетонному полу, и плотно прижал к глазам руки, боясь нового светового удара.

Враг, схватив его за локоть, дернул от стены, дернул с такой ненавистью и злобой, что Ваня похолодел от ужаса. А потом враг принялся отдирать Ванины руки от лица, и у него получилось, он был очень сильный. Ваня крепко-накрепко зажмурил веки, но обжигающий свет достигал роговицы все равно.

«Выбрался, ловкий гаденыш, уродец, мерзкий щенок», – бормотал голос монотонно и без интонаций, и от этого нечеловеческого голоса стало страшно до невыносимости. Ваня закричал отчаянно, не надеясь на помощь, от ужаса закричал и